При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

Везёт меня в Челны Дамир. Он ссутулился, и я не могу разглядеть его лица. Надо же, под корень подсекли парня! Я вот еду учиться, об этом во всей округе сговоры, а он остаётся в полуразвалившейся конюшне, рядом с голодными лошадьми… Хотя и стараюсь об этом больше не заговаривать с Дамиром и не думать вообще, но всякий раз, когда я смотрю на него, ловлю себя на мысли: как же ему, наверное, чудно жить?! Луга ему кажутся красными, и эта озимь, расстилающаяся слева от нас вплоть до самого аула Сарсаз, для него – багрово-красная, а зарево – зелёное?!

И человеческая кожа – зелёная? Адиля – с зелёным подбородком! Не удержался я и невольно хихикнул.

– Ты что? – уставился на меня Дамир широко раскрытыми глазами. Надо же, такие большие глаза и не различают цветов! – Тебя, что, шурале щекочет? – Дамир забеспокоился. Теперь ему не сидится на месте, он то оглянется по сторонам, то больно ткнёт меня в бок локтем, то назад обернётся и смотрит. Похоже, он хочет что-то сказать и в самом деле наконец решается. – Ты её не видел?

– Кого?

– Уж не притворяйся, будто не знаешь, о ком я. Конечно же Адилю.

Оказывается, и он о ней думает!

– А разве она опять приезжала? – В лице Дамира пытаюсь угадать ответ, а Дамир снова спрятал лицо в воротник.

– Ну? – теперь я толкаю его в бок.

– Не-ет!

Ветер стал ещё холоднее, мелкие острые крупинки снега бьют по лицу. Я сажусь спиной к спине Дамира: так гораздо теплее и, самое главное, можно не разговаривать.

Челны встретили меня вовсе не празднично. Оказалось, что меня поспешили отправить сюда, потому что курсы ещё только-только организовывались, помещение было ещё не готово, учебных пособий ещё не завезли… И нам, счастливцам, поспешившим приехать раньше времени, пришлось самим ремонтировать окна и двери, таскать с пилорамы опилки, чтобы утеплить дом, красить полы. Так пролетели две недели.

А вместе с занятиями начались мои мучения. Я никак не мог привыкнуть ни к карандашу, ни к книжке, ни к тетрадке, ведь целых шесть лет занимался только физической работой! Никак не мог заставить себя заниматься, потому что всего тяжелее было сидеть на одном месте – за столом. Да ещё, кроме необходимых сведений, без которых трактористу в самом деле никак нельзя, нас стали пичкать всякой всячиной. Ну зачем мне, например, география или история капиталистических стран? И я затосковал.

Закрою глаза, и наша улица, широкая, между рядами деревьев, соединяет Верхний и Нижний концы аула, меня с Адилёй! И речка наша Олы-су, мама, Адиля… «Лягу – во сне вижу, встану – в мыслях держу» – как верна эта пословица! Книги у меня из рук валятся и мысли только об Адиле: как живёт? Собирается ли вернуться домой? Не влюбилась ли она в кого? Терпел я, терпел и решил написать Дамиру.

Теперь каждый день я ждал его ответа, а ответ всё не приходил. Чтобы как-нибудь отвлечься, я начал заниматься.

Ответ пришёл только через месяц, после новогодних праздников. О новостях аула я читал в голубых сумерках, прислонившись к заледенелому окну:

«Ты, знай, сиди там, пока не прогонят, наслаждайся, радуйся, что есть крыша над головой и кусок хлеба, а о том, что тебя там долго задерживают, и говорить не смей. Клуб на старом месте. Он опять не топится – кончились дрова. Привезли было пару возов для новогоднего вечера, да вечер всё равно не удался. Никто у нас не умер. Никто не женился. Сам я всё время на конюшне, старшим конюхом заделался твой Дамир. Научился пиликать на гармони „Сербиянку“. Сено кончилось, пришлось разобрать крышу риги, вот и возим эту солому. А силос из подсолнуха, что был заложен рядом с известковыми карьерами, оказался гнилым – в него попала вода, так что в дело не пошёл. Ты спрашиваешь, бывают ли у нас посиделки. Нам тут не до игр, мы ведь не то, что вы, – не откармливаемся на казённых харчах. Спрашиваешь про Адилю. Не приезжает и не показывается. Одни поговаривают, что она замужем, другие утверждают, что нет. Но, видать, объятия зятя ей приятны! Впрочем, приедешь, сам всё подробно разузнаешь, мне до неё никакого дела нет, не обижайся. Сможешь ли ты вернуться прямо к началу сева? И ещё мне интересно, трактор пригонишь прямо оттуда?»

Я весь покраснел от злости, не знал, что и делать: вся учёба моя вылетела у меня из головы. На другой день был экзамен, и я не смог ответить ни на один вопрос. Получил двойку. Знал ведь парень, как меня укусить!

А с двумя двойками отчисляют с курсов, и я буквально заставил себя снова засесть за книги. Трактор узнал до самой последней гайки. Но одного трактора мне показалось мало: захотелось освоить и другие машины. Очень по душе пришёлся мне токарный станок, что стоял у нас в мастерской…

Но всё равно забыться совсем я не мог. Приближалась весна. Весь февраль с утра до вечера слепило солнце. Часто выходил я на улицу и подолгу смотрел в голубое небо. Беспокойство моё увеличивалось. Пробовал ещё писать Дамиру, а ответа так и не пришло.

Наконец выдали бумагу, в которой крупными буквами было написано, что я тракторист. Попрощавшись с товарищами и преподавателями, я отправился на квартиру. Конечно, можно было бы и пешком дойти до дому, но я понаделал кое-какие запчасти на токарном станке, гаечные ключи разных размеров, то, чего в нужный момент днём с огнём не отыщешь, и потому должен был дожидаться подводу – самому ни за что не дотащить все эти железки. Когда я уезжал, договорился, что приедет за мной Дамир. А потом очень хотелось, чтобы приехал только он.

Весь день до вечера я гадал, на председательском ли жеребце приедет он за мной или на рабочей лошади, которую запрягают ежедневно? Представлял себе, как въезжаю в аул. Все люди на меня смотрят, а я тороплюсь к Хакимзяну-абзый. Подхожу к нему и говорю: «Ну вот я и вернулся». А он мне пожимает руку, как взрослому. Счетовод смеётся, хотя я сроду не видал его улыбки. И наконец меня вызывает к себе сам директор МТС и сажает на новый, пахнущий краской трактор, только что прибывший со станции Бугульма. Музыка, знамёна, поздравления… И, конечно, приехала Адиля, хлопает в ладоши вместе со всеми, смотрит на меня, как смотрела когда-то на берегу Олы-су.

Но Дамир в