Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна - Татьяна Васильевна Бронзова

Пока крестьянин доезжает до Ольгиного дома, солнце уже заходит за горизонт.

– Где ты пропадала? – недовольно ворчит Наталья. – Время ужинать, а ты еще и не обедала. О себе не думаешь, так хоть о ребенке подумай.

– А Миша дома?

– Нет. Тоже не приходил. А где ты его бросила? Вы же вместе ушли.

Ольга уходит в комнату. Слезы снова начинают душить ее. Не приходил? Значит, он до сих пор с ней? С этой Ксенией? Сколько же она будет терпеть такое к себе отношение?

Миша появился только поздно ночью. Пьяный. Ни слова не говоря, он улегся на постель и захрапел. Вероятно, от всего пережитого, да еще и из-за быстрого бега по лесу Ольга проснулась ранним утром, почувствовав, что лежит в какой-то прозрачной луже. Она тихонько встала и прошла в комнату Натальи.

– Наталья Александровна, из меня вода какая-то идет, – испуганно сказала она.

– О господи! Это воды отходят. Надо срочно в клинику. Одевайся!

– Мы с Олей уезжаем, – растолкала Наталья сына, когда они обе были готовы. – Рожать, видно, пора.

– Езжайте, – бормочет Михаил. – Я приеду следом. К вечеру приеду.

В этот день в мир приходит его дочь. Но он не приезжает к вечеру. Не приезжает он и на следующий день. Миша пьет.

Глава девятая

В Российской империи почти с самого начала войны водка была запрещена указом государя. И не только водка. Запрещены были и вино, и пиво. Многие были уверены в том, что хлебные бунты в это время были порождены отчасти и тем, что крестьяне пускали свои хлебные запасы на куда более прибыльный продукт – самогон. Эта контрабандная водка называлась «лунная», потому что доставлялась в город под покровом ночи. Каким образом Михаил доставал выпивку, Ольга могла только догадываться. После рождения дочери он не только не протрезвел, но еще чаще стал уходить в запои, смешивая при этом водку с пивом.

– Только так можно добиться самого глубокого эффекта, – говорил он. – Я истинно русский человек. А истинно русский человек пьет только так! До глубокого эффекта!

И он пил до одурения. По ночам он внезапно просыпался и кричал: «Бумагу! Перо! Пиши, Оленька, пиши! Ко мне пришли великие мысли!» И тогда Ольге казалось, что она живет не с мужчиной, которого когда-то боготворила, а с настоящим городским сумасшедшим. Всё чаще и чаще ее посещали мысли об уходе. Брак трещал по швам. С появлением дочери она по-другому стала воспринимать всё, что ее окружало. Миша, его мать, эта душная атмосфера в квартире – всё стало раздражать. Одна Маня как-то еще заботилась о ней и о малышке, которую Миша записал при крещении Ольгой. Сама же Ольга упорно называла дочь Адой. Ведь именно так она хотела ее назвать и, вопреки записи в церковной книге, так ее и называла. Постепенно вслед за ней и другие стали звать ее Адой, и только один Михаил называл дочку Олей наперекор всем.

Но в это время трещал по швам не только ее брак с Мишей. По улицам распространялся слух о грядущей революции, и до полного коллапса оставался всего лишь шаг. Ольга же была очень далека и от патриотизма, и от социальных проблем. Она ничего в этом не понимала и не хотела ничего знать. Есть что поесть, ребенок здоров, в доме тепло – вот и хорошо. Ее волновало только одно – сцена! Она страстно хотела стать актрисой. Но тут грянула революция. Сначала Февральская, затем Октябрьская, и тот мир, в котором она выросла и который любила, рухнул!

Да и для всех остальных тогда рухнул тот мир, к которому они привыкли. Руководство и актеры Художественного театра были в полной растерянности. Что играть? Кому? В зрительном зале стали появляться люди в солдатских шинелях. Самым последним спектаклем труппы Художественного театра непосредственно перед взятием большевиками власти в Москве был «Вишневый сад». Миша Чехов играл Епиходова, когда в конце спектакля вслед за финальным стуком топора, вырубавшего вишневый сад, стали слышаться винтовочные выстрелы. Публика высыпала на улицу. Там уже были раненые и убитые. Миша в страхе бежал домой. Ни одного извозчика поймать было невозможно. Их просто не было. Все попрятались.

– Что? Что там? – бросилась к нему Оля, как только он вошел в квартиру.

А следом за ней в прихожую ворвалась и Наталья, которая сразу же крепко прижала к себе сына.

– Живой, мальчик мой! Слава богу! Живой!

Перепуганный Михаил прошел в столовую, достал из буфета бутыль с самогоном, налил себе сразу полстакана и жадно выпил.

– Там солдаты, – сказал он. – Все в сером. Стреляют.

В Москве большевики встретили более ожесточенное сопротивление, нежели в Петрограде. Упорные бои шли десять дней. Центр города сильно пострадал. Артиллерийские снаряды попали даже в Кремлевские куранты на Спасской башне. Вся эта катавасия повергла Мишу в истерическое состояние. Он пил и терял рассудок прямо на глазах.

– Почему вы ничего не делаете, чтобы его остановить? – в отчаянии кричала Ольга его матери.

– А что я могу? Он – как и его отец. Тот тоже пил три дня подряд, потом неделями ни капли, а потом вдруг опять днями и ночами, не прекращая…

– Но ведь Миша уже сходит с ума. Неужели вы этого не видите? Он же гибнет.

– Я ничего не могу с этим поделать…

Наталья и сама уже была близка к сумасшествию от того, что происходило в стране и с ее сыном. Маня порой целый день простаивала в очередях за хлебом и другим продовольствием. Ольга возилась с ребенком, Миша сидел дома и пил. Театр не работал. Станиславский, недавно еще богатый человек, оказался нищим. Его заводы были захвачены трудящимися. Но тем не менее он, чистейший человек, искренне был убежден, что впереди всех еще ждет светлое и прекрасное будущее.

А между тем немецкие войска вошли через Литву на территорию России и взяли Псков. Среди нового советского правительства началась такая паника, что они из Смольного все срочно и тайно бежали на поезде в Москву, объявили ее новой столицей Российского государства и обосновались в Кремле.

– Ленин сдал город немцам! Нас предали, – кричали массы на улицах Петрограда. – Ленин продал нас Германии!

– Долой власть большевиков! – кричали противники новой власти, воспользовавшись ситуацией.

И вот тогда, чтобы удержать свою власть, большевики во главе с Лениным подписали с Германией мирный договор, по которому часть бывшей империи отходила Германии и