Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна - Татьяна Васильевна Бронзова

к тому же Россия еще и выплачивала им как проигравшая сторона почти полмиллиона золотом в качестве контрибуции. Оскорбленные этим позорным миром, генералы российской армии были вынуждены сложить оружие против Германии, но они не распустили солдат, а, объявив себя Добровольческой армией, повели войска уже спасать Родину от захвативших власть большевиков. Так началась жестокая Гражданская война. Брат убивал брата!

⁂

Но тем не менее как-то надо было продолжать жить. Надо было хоть как-то работать. Надо было хоть что-то зарабатывать. Правлению Художественного театра ничего не оставалось, кроме как направить новому правительству письмо с просьбой разрешить театру продолжить свое творческое служение людям. Вскоре они получили положительный ответ. Но только теперь все они становились государственными служащими с получением мизерных зарплат, а следовательно, и сам театр, и его репертуар переходили в подчинение народному комиссару просвещения Анатолию Луначарскому.

– Ничего страшного, господа, – сказал Немирович-Данченко, собрав правление. – В театре всегда была цензура. Вспомните, как мы пробивали пьесы Горького!

– Только тогда была цензура царская, а теперь рабоче-крестьянская, – усмехнулся Качалов. – Как вы думаете, какие пьесы может заставить нас играть эта необразованная масса?

– Успокойтесь, – миролюбиво ответил Немирович. – Мы с Константином Сергеевичем общались с Луначарским. Он писатель, публицист. Человек образованный.

– А между тем этот образованный человек рьяно насаждает так называемую пролетарскую культуру.

– Да, Василий Иванович, согласен. Пролеткульт – это в лучшем случае попытки напичкать массы политически выверенной стряпней… Но нашему театру это не грозит.

– Вы уверены? Я – нет!

Ольга Леонардовна Книппер сидела на заседании молча.

Она революцию не приняла и не поняла. «Хорошо, что Антон не дожил до этого кошмара», – думала она порой, а иногда, наоборот, жалела, что сейчас его нет рядом. Она верила в то, что уж он-то сумел бы во всем разобраться. Сумел бы уловить настоящее. Научил бы, как теперь жить. Всё вокруг было чуждым, но между тем жить как-то было надо.

Театр вновь приступил к работе, опять начались репетиции, опять игрались спектакли. Ни извозчиков, ни другого транспорта в городе не было, и Ольга Леонардовна каждый день шла в театр пешком по бульварам до Камергерского переулка, а потом и обратно. И ведь не всегда погода располагала к этим вынужденным прогулкам. К тому же зимой помещение театра не отапливалось. Зрители сидели в шубах, а актеры перед выходом на сцену сбрасывали с себя все утепления и появлялись перед публикой в легких платьях. Многие серьезно простужались. Но самое главное, все постоянно хотели есть. Еды не было, а Миша всё продолжал пить. Он теперь и на сцену не выходил без рюмки самогона.

– Иначе заболею, – говорил он. – Холод-то какой!

И действительно. Надо же как-то согреваться. Его примеру стали следовать другие.

– Этическая сторона театра в настоящее время очень низка, – сокрушался Станиславский. – Нигде так не пьянствуют, как в нашем театре. Что делать?

Он ошибался. Не меньше пили и в других театрах. Достать литр самогона было намного легче, чем купить буханку даже совсем плохонького хлеба.

Тем временем у Михаила Чехова на почве пьянства усугубилась еще и депрессия. Всё больше и больше он погружался в свой мир страхов. Иногда он боялся вообще выйти из дома на улицу, а однажды во время репетиции, когда Станиславский восстанавливал «Чайку», он, репетируя роль Кости, просто встал и, никому не говоря ни слова, вышел из аудитории. Его ждали, но он так и не вернулся. Последнюю точку в своей болезненной депрессии Михаил Чехов поставил во время спектакля «Потоп». После первого акта, отдыхая в гримерной, он услышал выстрелы на улице и выглянул в окно. На тротуаре лежал человек. Из его головы на брусчатку медленно вытекала кровь. Мимо пробегали какие-то солдаты с винтовками в руках. Слышались выстрелы. Михаила обуял ужас. Прямо в гриме и костюме он бросился бежать по коридору, вниз по лестнице, выскочил во двор и, проскочив мимо вахтера, покинул театр. «Кому нужно то, что мы тут играем? Кому вообще нужен театр, когда народ стреляет друг в друга? – лихорадочно думал он, спеша домой. Скорее выпить и ни о чем не думать. Напиться и лечь спать. А в то время как он со всех ног бежал домой, в театре началась настоящая паника. Дали третий звонок, а героя нет. Где актер? Куда подевался?

– Да он уж минут пятнадцать как выскочил на улицу, – сообщил перепуганный вахтер.

Спектакль играть дальше не могли. Пришлось выдать публике деньги за билеты, а это уже был грандиозный скандал. Да не внутренний, а на уровне комиссариата просвещения.

– Он болен, – сказал Станиславский. – Ему надо дать отпуск, и я организую ему лечение у лучших врачей-психиатров.

Но Ольга уже была не в силах дожидаться его выздоровления. Холодным ранним декабрьским утром 1918 года она собрала свои пожитки, одела Адочку и, когда Миша проснулся и был еще в более-менее трезвом состоянии, сказала:

– Какой ты сейчас некрасивый. Ну, прощай. Скоро забудешь.

Она взяла чемодан в одну руку, в другую – Аду и покинула эту ненавистную ей квартиру навсегда!

Глава десятая

– Милая моя, – встревоженно встретила ее Ольга Леонардовна. – Ушла все-таки от него?! Ну и правильно. Правильно! Вера, Вера, – закричала она в сторону кухни, откуда раздавались звуки переставляемой на полках посуды. – Прими чемодан от Оленьки.

Ольга переехала вместе с дочкой к тете Оле на Пречистенский бульвар. А куда же ей еще было деваться?

– Кроватку детскую надо в ближайшее же время забрать у Миши, – опуская дочку на пол и тяжело дыша от ходьбы по лестнице с немалой ношей в каждой руке, проговорила Оля. – Я ведь и большинство Адочкиных вещей и игрушек в нее сложила. Всё мне было не увезти.

– Не беспокойся. Иди с малышкой в свою комнату. Я там ничего и не меняла. А кроватку мы перевезем. Я сейчас всё организую.

Оля еще не успела войти в свою комнату, как услышала голос тети, говорящей по телефону:

– Александр Леонидович, дорогой, сделай для меня одно очень важное дело…

Милая тетя Оля! Как хорошо вернуться в эту уютную квартиру и знать, что тебя здесь любят, что тебе здесь всегда помогут, что тебе рады…

После завтрака Ольга Леонардовна умчалась на репетицию, кухарка отправилась добывать продукты к обеду, Оля занялась раскладыванием своих вещей, а Адочка играла с куклой, сидя на большом персидском ковре, расстеленном на полу. Вдруг раздался звонок в дверь. Кого это принесло? Неужели Миша? Только бы не он. Как же это будет отвратительно, если придется объясняться. Не открывать? А вдруг