Немцы после войны. Как Западной Германии удалось преодолеть нацизм - Николай Анатольевич Власов

зерно истины в этом было: в том смысле, что в рамках исторически сложившегося менталитета немецкого чиновника высшей добродетелью считалось выполнение своих профессиональных обязанностей при любых условиях. Поэтому многие подсудимые совершенно искренне не понимали, в чем, собственно говоря, их обвиняют.

• «Я был идеалистом». Такой аргумент чаще всего приводили непосредственные участники самых жестоких нацистских преступлений. В частности, об этом любили говорить эсэсовские чины: «Я верил во все светлое, меня вдохновляли великие идеи, а Гиммлера я изначально не любил». Конечно, это мало кого убеждало, но была ли в их положении возможность придумать что-нибудь получше?

• «А вы сами не лучше». Этот вариант в основном применялся, когда речь заходила о военных преступлениях и использовании подневольного труда. В ряде случаев аргумент был предсказуем, поэтому соответствующие кейсы просто не выносились на рассмотрение. В других ситуациях судьи обоснованно говорили, что tu quoque («ты тоже») считался некорректным аргументом в споре еще у древних римлян.

• «Я старался не допустить худшего». Это был очень распространенный аргумент среди чиновников, юристов и ученых. Я работал нацистским судьей? Ну, это для того, чтобы сохранить хоть какое-то нормальное правосудие в стране. Я дал противнику режима семь лет? Ну, понимаете, если бы на моем месте был нацист, он дал бы все пятнадцать. И вообще, нацисты мне не нравились, и я тайно держал в кармане фигу. Во время процесса над бароном фон Вайцзеккером (отцом будущего федерального президента), который в 1938–1943 гг. был статс-секретарем в министерстве иностранных дел, защита разошлась настолько, что заявила: ведущие немецкие дипломаты активно мешали Гитлеру развязать войну и даже совершали, по сути, госизмену. Дескать, они пытались перед Мюнхеном намекнуть англичанам, что те должны занять более жесткую позицию (и только непроходимая тупость и нечувствительность британцев помешали героическим германским дипломатам обуздать собственного фюрера). Судьи иногда просто лишались дара речи от того, с какой наглостью подсудимые утверждали, что на своих высоких должностях «боролись с нацизмом». А адвокаты ухитрялись найти немало свидетелей, готовых подтвердить, что так оно все и было. Однако пары документов иногда хватало, чтобы доказать реальное прямое соучастие подсудимого в преступлениях.

Только что упомянутый случай Вайцзеккера сам по себе настолько примечателен, что на нем имеет смысл остановиться подробнее. Родившийся в 1882 г., барон в кайзеровские времена служил в военно-морском флоте, участвовал в знаменитом Ютландском морском сражении. В 1919 г. его неожиданно назначили военно-морским атташе в Нидерландах. Это назначение оказалось судьбоносным: год спустя Вайцзеккер поступил на дипломатическую службу и начал делать успешную карьеру. К моменту прихода к власти нацистов он был германским посланником в Норвегии. Как и подавляющее большинство коллег, Вайцзеккер не стал подавать в отставку; впоследствии он разъяснял, что намеревался служить не Гитлеру, но Германии. Как бы то ни было, новый режим ему во многом импонировал: Вайцзеккер был сторонником великодержавной политики и немецкой гегемонии в Европе.

Его карьера шла в гору, в 1937 г. его назначили руководителем ключевого политического департамента министерства иностранных дел, в 1938 г. — статс-секретарем (высшая ступень в чиновничьей карьере). В том же году Вайцзеккер вступил в НСДАП и был принят в СС. Он пользовался полным доверием Гитлера и Риббентропа, принимал самое активное участие в подготовке аншлюса Австрии и Мюнхенского соглашения, лишь иногда пугаясь слишком рискованной политики нацистов. Пару раз он подавал прошение об отставке, но оно неизменно отклонялось, и Вайцзеккер спокойно продолжал выполнять свои обязанности. После войны он утверждал: уйти со своего поста значило бы «поступить как команда, которая в шторм покидает палубу корабля, заметив, что капитан сошел с ума»[30]. Так оправдывались многие: дескать, мы должны были оставаться на своих постах, чтобы предотвратить худшее, спасти Германию, восстанавливать ее после войны. Даже если нечто подобное говорилось искренне, вполне очевидно, что по существу это была не более чем отговорка.

Вайцзеккер оставался на своем посту до 1943 г., когда его по собственному желанию перевели на должность германского посла в Ватикане. Вопреки его послевоенным утверждениям, он прекрасно знал о программе уничтожения европейских евреев и даже участвовал в ней, помогая организовывать депортацию из оккупированных стран. Не проявляя инициативы, Вайцзеккер, однако, послушно исполнял приказы нацистского руководства. В 1942 г. ему было присвоено звание бригадефюрера СС. В Нюрнберге в 1949 г. Вайцзеккера приговорили к семи годам лишения свободы за участие в депортации в Освенцим французских евреев. Время в тюрьме бывший статс-секретарь использовал для того, чтобы написать мемуары, в которых выставлял себя важной фигурой Сопротивления. В действительности Вайцзеккер был в лучшем случае участником небольшого кружка дипломатов, считавших гитлеровскую политику развязывания войны слишком рискованной, и то весьма недолгое время. Осенью 1950 г. его по амнистии отпустили на все четыре стороны. Эту биографию нельзя назвать исключением — скорее она была довольно типичной для представителей германской высшей бюрократии.

Но вернемся к Нюрнбергским процессам. По понятным причинам судьи с недоверием относились к аргументам обвиняемых, но принимались ли эти аргументы обществом? Опросы фиксировали растущий скепсис западных немцев по отношению к происходившему в Нюрнберге. В конце 1940-х 38 процентов оценивали новые процессы позитивно, 30 процентов считали их нечестными, 40 процентов заявляли о том, что выносимые приговоры слишком суровы. Восприятие процессов во многом определялось сознательным или бессознательным стремлением многих немцев возложить всю вину за преступления Третьего рейха на узкий круг ближайших сподвижников Гитлера. Главный Нюрнбергский трибунал, казалось, отвечал этому стремлению, в то время как последующие процессы — напротив.

Суды над нацистскими преступниками проводились победителями и в других городах. В первую очередь речь шла о преступлениях, совершенных в отношении граждан стран-победительниц (жестокое обращение с военнопленными, использование подневольного труда и так далее). Из 95 000 дел, рассмотренных трибуналами победителей по всей Европе, на Германию и Австрию пришлось около 9000. Французы организовали в своей зоне оккупации единый трибунал в Раштатте. Американцы проводили суды в Дармштадте, Людвигсбурге и Дахау. В рамках «процессов Дахау», продолжавшихся с ноября 1945 по август 1948 г., перед судом предстало в общей сложности 1672 человека из персонала печально известного концлагеря, 426 из них получили смертные приговоры (впрочем, не все они были приведены в исполнение). Британцы в 1945 г. провели суд над администраторами и охранниками лагеря Берген-Бельзен и вынесли 11 смертных приговоров. Возможность судить немецких граждан за преступления, совершенные во времена Третьего рейха, победители сохраняли за собой вплоть до 1955 г., хотя чем дальше, тем реже к ней прибегали.

В ноябре 1945 г. был издан закон Союзного контрольного совета, предусматривавший восстановление деятельности немецких судебных органов. Естественно, все судьи-нацисты и участники нацистских преступлений исключались. Эти ограничения пришлось уже в 1946 г. неоднократно