Исследование ужаса - Леонид Савельевич Липавский

Это сопровождается ощущением того, что другой тебе дорог, особо ценен, прекрасен. Доходя до своего высшего напряжения, оно становится непреодолимой потребностью общности чувств, восторгом, страстью.

Любовью мы называем слитые друг с другом симпатию и чувственность, ставшие страстью.

7

Первое противоречие любви заключается в самом сочетании слов «чувственная любовь», или, употребляя принятые нами названия, в сочетании симпатии с чувственностью, сладострастием. Ни из чего не видно, чтобы одно требовало другого.

8

Мыслимо, да и бывает, как сказано, чистая симпатия, например, дружба, братская привязанность или привязанность мудреца к своему ученику, его к учителю. Таким образом, чувственность не необходимый элемент любви, она как бы отягощает и затемняет ее, связана с симпатией случайно, не по сути. Почему, если человек тебе дорог, ты должен стремиться к физической близости с ним, к оголению его и касанию своим телом его тела? Любите, но незачем спать вместе, – по Толстому.

9

Можно сказать и обратное: нет никакой нужды осложнять дело любовью, когда спят вместе. То есть симпатия лишь случайно сопровождает сладострастие, возможна чистая чувственность. Не говоря уже о достаточно частых случаях, когда так действительно бывает между мужчиной и женщиной, приведем несколько примеров иного порядка. Именно: лежащий с закрытыми глазами на солнце испытывает телесное умиление, сладостное томление, прилив чувственности. Несомненно, что жук, сидящий часами без движения в чашечке цветка, ощущает настоящее сладострастие. Так же курильщик гашиша, когда сердце у него замирает и он как бы теряет вес и плотность и расплывается в воздухе. Также и младенец, раскрасневшийся после кормления, прислушивающийся к своему росту. Все они и многие другие в иных случаях испытывают оцепенение, блаженство и трепет чувственности, ее восторг в чистом, беспримесном виде.

10

Все же нельзя судить столь просто и категорически. Имеется много фактов, указывающих на то, что чувственность сопутствует симпатии гораздо чаще и связана с нею гораздо теснее, чем это представляют обычно; что даже тогда, когда мы имеем чистую симпатию, в ней на самом деле имеется некоторый чувственный оттенок. Нет, собственно говоря, такой симпатии, которая не была бы заинтересована в физической близости, если не в касании, то, во всяком случае, в возможности видеть и слышать другого. Мудрец, прощаясь со своим учеником, гладит его по голове и целует в лоб, а тот целует ему руку, жалеет, что не будет больше слышать его голос, видеть его неповторимое лицо. Объятья и поцелуи допускаются и при братской любви, при дружбе, особенно женской. Еще сильнее чувственный оттенок в любви родительской. Но особенно разительно поведение детей и животных: чувство симпатии к кому-либо у них всегда и сейчас же выражается в желании приласкаться к нему, сблизиться с ним. Нельзя не считать, что эта черта, хотя в ослабленном виде, остается у взрослых. Все это заставляет подозревать, что чувственность сопутствует симпатии необходимо, имеет с нею внутреннюю связь.

11

Обратно: чувственности всегда присуща бóльшая или меньшая одухотворенность. Тут опять-таки особенно показательны животные и дети. Стоит погладить собаку в первый раз, и уже в глазах ее появляется выражение преданности и доверия. Любовь младенца к матери возникает прежде, чем он осознает свою мать как личность, эта любовь рождается из ощущения материнского тепла, ее груди и рук. Что касается мужчины и женщины, то, если бы все дело обстояло иначе, браки, заключенные по родительской или иной воле, бывали бы всегда несчастны, между тем это было не так. Известно старинное наблюдение, что девушка склонна полюбить того, кому она отдалась хотя бы и не по любви. С другой стороны, мужчине нетерпимо полное, нескрываемое равнодушие женщины во время телесного сочетания, если она, например, более заинтересована в этот момент едой или работой. Это относится и к женщине, к которой исключена любовь, скажем, к проститутке; она становится без этой иллюзии неинтересна, как бумажный цветок. Иное дело, если имеется с ее стороны нежелание, в этом случае существует как бы перевернутое сочувствие: он знает, что она, несмотря на свое нежелание, все же до некоторой степени переживает, она не аморфная среда, а живой мир, против своей воли резонирующий ему. Но если бы в чувственности не было симпатического оттенка, не было бы и потребности в резонансе, ибо чувственный эффект вполне достижим и без него. Можно сказать еще резче: этот эффект достижим механически, и это несравненно проще, чем добывать себе существо, женщину. Поскольку на это обычно не идут, необходимо считать, что чистой чувственности не бывает. На это могут, правда, возразить ссылкой на аутоэротизм. Но он, во-первых, чаще всего суррогативен, во-вторых же, и это главное, сопровождается рисованием в воображении чужого отвечающего тела, его резонанса, поведения. Но оставим эти примеры и перейдем к тем, которые как будто несомненно безличны и, следовательно, исключают ощущения симпатии. При более пристальном взгляде мы найдем ее и тут. Лежащий на солнце испытывает не просто удовольствие, а восторг, и легкую печаль, и нежность. К чему нежность: к солнечным лучам, проникающим сквозь ресницы и переплетающимся в разноцветное сияние; к ропоту волн; или ко всему наполненному теплым и влажным воздухом миру? В этом, наверное, и есть отличие наслаждения от простого удовольствия: в том имеется умиление и какое-то самопожертвование. И в этом, возможно, и заключено целебное действие лежания на солнце, что оно есть школа нежности, освобождает по привычке судорожно сжатые для самозащиты мышцы, размягчает человека и подготавливает его к любви. Но что сказать о жуке, оцепеневшем в цветочной чашечке? Он влюблен в запах цветка – так младенец влюблен в преобразующееся в его ткани молоко, как наркоман в свободно протекающее сквозь него время.

12

Из всего этого мы заключаем, что чувственность и симпатия переходят друг в друга незаметно и постепенно, здесь нет точной границы, перерыва. Любовь как бы овеществляется в разной степени, и крайние степени этого мы называем симпатией и чувственностью. Следовательно, симпатия и чувственность являются не различными по своей сути элементами, связанными между собою более или менее случайно, но просто различными степенями, крайними тенденциями одного и того же. Поясним это на примере. В инструменте такой формы

мы естественно различаем его крайние степени поперечного размера: утолщенный конец («ручку») и суженный (острие). Но было бы неправильно сказать, что он состоит из ручки и острия. Было бы также неправильно искать точную границу; здесь кончается ручка и начинается острие. Вернее всего, что мы бы считали так:

т. е. деление не было бы взаимоисключающим. Такое деление обычно для любой непрерывности, если внимание сосредоточивается на ее крайних точках. Так художники делят световой спектр на две заходящие друг за друга части полуспектра: «желтый» (прилегающий к красному, длинноволновому концу) и «холодный» (прилегающий к фиолетовому, коротковолновому концу). По этому же самому принципу, можем мы теперь сказать, разделен и непрерывный спектр любви, предстающий нам в виде сочетания двух полуспектров: чувственности и симпатии. Схематически это может быть изображено так:

13

Двучленное деление при всей его простоте редко может нас удовлетворить. Так, двучленное деление светового спектра, которое можно считать первоначальным, было впоследствии дополнено и затем почти вытеснено четырех-, шести- или семичленным делением (красный, желтый, зеленый, синий, а затем еще оранжевый, фиолетовый, голубой цвета).

Деление спектра любви на два полуспектра также явно недостаточно. Нельзя закрывать глаза на то, что чувственный оттенок, наблюдаемый в симпатической любви, не совпадает все же с обычным представлением о чувственности, почерпнутым из того источника, где она выражена всего резче, из опыта любви эротической. Это станет наглядным при следующем сопоставлении. Представим себе, что женщина спасла своего младенца от верной, казалось, гибели. Она прижимает его к себе, осыпает все его тело поцелуями. Эти поцелуи все же резко отличны от тех, которые были бы предназначены мужчине. Тут дело не в напряженности чувственности, – она целует ребенка, наверное, даже более страстно, – а в самом различном характере чувственности. Конечно, и здесь