Исследование ужаса - Леонид Савельевич Липавский

непредставимый мир, ибо, представляя, мы смотрим уже посторонним взглядом, нарушаем изолированность. И этот «мир почти в целом» уже будет иметь время, свое, отличное от всякого частного, главное время – «река времени». Поэтому-то, хотя, говоря абстрактно, можно было бы взять любое изменение за основное (например, свой пульс или падение камня), на самом деле право на это имеет только одно – «мировой ритм», который мы приблизительно улавливаем.

Изречение Магомета «время стоит, вы движетесь» правильно в том смысле, что мировой ритм не имеет стадий, он не изменение, не временен, а становится таким только по отношению к не совпадающему с ним индивидуальному ритму.

105

К абстрактной, математической, потенциальной относительности всегда имеется избирательная, реализующая, ограничительная поправка, происхождение которой коренится опять-таки в относительности, но предшествующего, более глубокого порядка.

Улицы и реки. Мигание несуществования. Тела и осколки тел. Рост (ритм) и причинность.

106

Открытие должно быть плодотворным; это значит, оно должно содержать в себе новую точку зрения, давать новый технический способ исследования и указывать новые факты.

107

Распутывание тела: познай самого себя – tat tvam asi[49] – в царстве небесном не женятся и не выходят замуж.

108

Варфоломеевская ночь. Психологический нокаут, подсказанный эпохой.

109

Искусство отличается от природных ритмических состояний тем, что оно создает иероглифы.

110

Вопрос о чужой одушевленности нужно решать не так, как он ставится обычно, а с другого конца. То, что мы считаем, что имеются живые существа и кроме нас самих, в этом ничего удивительного нет, это – первичное. Ведь мы замечаем в мире события, протекающие помимо нашего желания, по своему самостоятельному закону, заложенному в них. А уже по своему опыту мы знаем, что столкновение самостоятельного закона с внешними препятствиями и есть чувство, одушевленность. Неодушевленность есть несамостоятельность, и мы принимаем за это такие события, которые на поверку оказываются не вызванными самостоятельным законом. Это – накапливаемые исключения, вторичное знание. Схема: «если не мое, то, значит, кого-то другого», – «но и не кого-то другого, значит, ничье, неодушевленное».

111

Объяснение чувств (название).

112

Щекотка – почти не угрожающая потеря ориентации в лабиринте чувствительности тела, вызывающая легкое всеобщее сопротивление тела (судорога смеха). Поэтому: в чувствительных, имеющих малый опыт касания, складчатых областях тела; легкое прикосновение чуждой силы, быстро и беспорядочно меняющее направление; безопасное и безболезненное; при высоте общей чувствительности, возбудимости; и сама повышает общую чувствительность (поэтому прокладывает путь секс-возбуждению).

113

Все практические задачи выражаются в виде заколдованного круга, теоретические – в виде уравнения с двумя неизвестными.

114

Мы не достигли и не достигнем великих результатов не потому, что у нас нет для этого данных, а потому, что достижение их осуществимо только тогда, когда оно является единственной страстью, для нас же оно не является страстью и не может быть единственным.

115

Нелепо было бы думать, что принцип относительности – физический. Но только в физике он осознан до конца.

116

Закон Вебера – Фехнера[50] есть следствие принципа относительности. Так как это не было понято, то формулировка его малоудачна.

117

Я думал о том, нельзя ли считать за нулевую скорость – скорость света, все же остальные за отрицательные.

118

Сводящая с ума плавность линий. Действительно, она может довести до исступления, до умиления, до восторга.

119

Все-таки это было бы стоящим делом: объяснить видимую картину мира, проследить, ощутить ее от семени, от ростка до распускания.

120

Эстетическое лечение.

121

«Точка – прямая».

122

Угол несоответствия.

123

Если ощущение есть схваченный ритм (темп), то оно должно меняться при замедлении или ускорении остальных внутрителесных темпов, т. к. все они соотносительны.

124

Полное собрание как очищенная биография; можно узнать линии жизни, были ли они закончены или обрезаны, законы их траекторий.

125

Написать о «Слове о полку Игореве».

126

При любом усилии участвует все тело.

127

Результат всегда больше того, какой может быть предвиден. Это и есть судьба.

128

Сопоставить числа: начала слияния зрительных впечатлений и начала ощущения дрожи как звука: не в одном и том ли тут дело – во внутримгновенном глиссандо.

129

Ход рыбы вверх по реке при нересте и повышение тона гудка паровоза при его приближении – не одна ли тут причина?

<Сер. 1930-х>

О телесном сочетании

1

О любви: она притягательна, священна, страшна, смешна, жалка и омерзительна.

2

Притягательна, заманчива – это общеизвестно и не требует доказательств.

Священна – т. е. выше меня, важнее и значительнее всего, даже собственной жизни, – неизвестно почему. Это переживает всякий влюбленный, он испытывает восторг и восхищение, он готов к самопожертвованию. Такое отношение к любви подтверждает государство – оказывая ей уважение, религия – освящая ее, искусство – прославляя и увековечивая ее.

Страшна – т. е. порождает безотчетный испуг, робость. Не это ли в юности замедляет достижение цели, когда никаких внешних препятствий нет? «Заклинаю вас, девицы иерусалимские, – говорится в “Песни Песней”. – Не будите и не возбуждайте любовь, пока она не придет!»[51] И дальше как о величественной и ужасной стихийной силе: «Положи меня, как печать, к сердцу твоему, как печать на мышцу твою; потому что сильна, как смерть, любовь; свирепа, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные, она – пламень Господень». Соседство любви с раздиранием, болью, гибелью индивидуальной жизни видим мы в природе. Современный нам писатель говорит: «Самое страшное в мире – женские ноги»[52].

Смешна: всякий влюбленный в большей или меньшей степени забавен; и неудержимо смешно извне, нелепо и комично телесное сочетание, венец любви, соль бесчисленных анекдотов.

Жалка: такой представляется она не заинтересованному в ней наблюдателю, – бесплодная трата сил, запутанный путь, требующий стольких жертв, в ней кроется какой-то обман. «Всякое животное после совокупления печально», – заметил Аристотель. И человек ощущает после этого внезапную паузу жизни, странное безразличие к тому, что его волновало, смутное разочарование.

Омерзительна. Такой она предстает узнающему о ней впервые, вызывает в нем чувство унижения и отвращения, обиды на природу, устроившей все так безобразно. Ничто не подвергается такому опозориванию, как любовь: аскеты ненавидели и презирали ее. Слова, связанные с ней, стали оскорбительной, наихудшей руганью. Ее иероглиф – бубновый туз, прибитый к воротам побежденного города.

3

Такова чувственная любовь, приводящая к телесному сочетанию. Она подобна водоплавающей птице на берегу. Или рыбе с выкатившимися глазами и лопнувшим пузырем. Потому что в ней есть некоторая чудовищность.

4

Сводя сказанное воедино: любовь есть нечто непристойное, неприличное. Это действительно ее сердцевина, ибо чем острее ощущается это, тем сильнее и все то противоречивое, что уже было перечислено.

5

Чему и кому не приличествует, не соответствует любовь? Она не приличествует высшему животному более, чем низшему; человеку более, чем животному; современному человеку более, чем древнему; интеллигентному более, чем неинтеллигентному. Ее неприличие, таким образом, усиливается по мере развития и усложнения жизни.

Но все же, в той или иной степени, она не приличествует всякому существу, всякой индивидуальной жизни, – а иной и нет. Это показывает, что ось любви в самом своем принципе не совпадает с осью индивидуальной жизни, между ними имеется несоответствие, расхождение.

Перечислим, в чем выражается неприличие любви по пунктам, чтобы уловить суть этого расхождения, его причину.

6

Но, прежде чем приступить к этому, условимся о названиях.

В обычной речи слово «любовь» понимается двояко: как чувственная (amor) и как нечувственная (caritas). Тому основанием служит сходство той и другой; в первой мы встречаем в том же либо измененном виде все черты второй, за исключением потребности в физической близости, телесного сочетания. Эта последняя, однако, столь сильна и характерна, что составляет необходимый и равноправный элемент чувственной любви.

Можно, следовательно, сказать, что amor есть caritas, смешанная с чувственностью.

Мы, во избежание путаницы, будем называть любовью только чувственную (amor), а иную (caritas) будем называть симпатией, ибо в этом действительно ее суть, в каком бы виде она ни проявлялась – в виде дружбы, жалости, сострадания, обожания, преданности, восхищения, благорасположенности и т. п.

Суть остается,