История войны 1814 года во Франции - Модест Иванович Богданович

словом сказать, всякое правительство, которое пожелают сами французы. Объяснив неудобства, неизбежные при каждом из помянутых образов правления, государь повторил, что союзники предоставляют решение этого вопроса самой Франции, ограничиваясь достижением прочного мира на условиях, совместных с достоинством славной нации, страдавшей под ненавистным ей игом столько же, сколько страдала под ним вся Европа.

В ответ на слова императора Александра Талейран сказал, что республика не могла возбудить сочувствия в тех, кои были свидетелями ужасов 1793 года, и что народ предпочитает монархию. По мнению Талейрана, Наполеон, олицетворявший собой войну, не мог удовлетворить общей потребности мира, да ежели бы даже он и согласился помириться с союзниками, то не следовало ему верить, потому что какие бы ни были условия мира, они будут ниже его притязаний. И так очевидно, продолжал Талейран, что владычество Наполеона несовместно с общим спокойствием, но то же самое можно сказать о регентстве. Кто мог ручаться в том, что под именем Марии-Луизы и короля римского не будет по-прежнему властвовать сам Наполеон? И ежели августейший государь, вручивший ему дочь свою, готов был пожертвовать ею для блага Европы, то следовало принять с благодарностью такую жертву. Что касается до Бернадотта, то могла ли Франция, отринув гениального воина, заменить его другим, посредственным, сражавшимся в рядах врагов ее? Остаются Бурбоны. Конечно, французы мало знают их и даже отчасти предубеждены в их невыгоду. Но, тем не менее, Франция примет охотно Бурбонов, если только они, оставя отжившие предрассудки, будут руководиться духом времени. В заключение своих слов Талейран сказал: «Республика невозможна; регентство, Бернадотт не что иное, как интриги; одни лишь Бурбоны могут послужить основанием» («La république est une impossibilité; la régence, Bernadotte, sont une intrigue; les Bourbons seuls sont un principe»). Затем, желая убедить союзных монархов в том, что выраженные им идеи встретят сочувствие в обществе, Талейран испросил дозволение императора Александра и короля прусского пригласить на совещание некоторых из своих соотечественников, которых мнения могли послужить к разъяснению дела, именно: аббата де Прадта, барона Луи и генерала Дессоля[103], снискавшего особенное уважение своих сослуживцев. Пылкий де Прадт, резкий Луи, основательный Дессоль, будучи приглашены изложить свои мнения, доказывали, каждый по-своему, что владычество Наполеона минуло невозвратно и что никто, кроме Бурбонов, не мог занять его место. Император Александр, довольный таким единогласным отзывом французов, убедясь в одобрении его не только прусским королем, но и князем Шварценбергом, изъявившим сочувствие ко всему тому, что было сказано насчет регентства Марии-Луизы, объявил, что представители древних европейских монархий не могли противиться восстановлению старинного Дома Бурбонов: оставалось найти средства для низложения Наполеона и для основания нового правительства, коему предстояло водворить спокойствие во Франции и дать ей мир с Европой. Талейран и все призванные на совещание французы полагали, что для достижения сей цели мог послужить Сенат, угождавший, с ненавистью в сердце, своему властителю. Но чтобы побудить это малодушное сборище к такому смелому шагу, надлежало выказать самым гласным образом, что участь Наполеона была решена безвозвратно: иначе сенаторы, безмолвные при Наполеоне, остались бы столь же безгласны под влиянием страха, внушенного его призраком. Положено было объявить, что союзные монархи, готовые даровать Франции мир, совместный с ее достоинством, не станут вести переговоры с Наполеоном. По предложению де Прадта решено прибавить, что переговоры не будут ведены также ни с кем из членов наполеоновой фамилии. Это изменение было внесено в прокламацию, заблаговременно составленную Талейраном вместе с графом Нессельроде; император Александр, подписав, от имени своих союзников сей документ, решивший участь Наполеона, приказал тотчас напечатать и объявить его во всеобщую известность18.

Прокламация была следующего содержания:

«Армии союзных держав заняли столицу Франции. Союзные монархи, исполняя желание французской нации, объявляют, что мирные условия, долженствовавшие заключать в себе самые прочные ручательства, пока шло дело об ограничении властолюбия Бонапарта, могут быть более умеренны, когда Франция под мудрым правлением явит удостоверения общего спокойствия.

Сообразно с тем, союзные государи объявляют:

Что они не станут вести переговоров ни с Наполеоном Бонапарте, ни с кем-либо из членов его фамилии.

Что, признавая неприкосновенность древней Франции в тех пределах, какие она имела при своих законных государях, они готовы сделать еще более, держась начала, что для счастья Европы Франция должна быть велика и могущественна.

Что они признают и утвердят своим ручательством Конституцию, которую даст себе Франция, и потому приглашают Сенат немедленно назначить временное правительство, для заведывания делами управления и для составления Конституции, сообразной с желаниями французского народа.

Союзные державы изъявили согласие на все выраженные мной намерения.

Александр.

Статс-секретарь, граф Нессельроде.

Париж, 31 марта 1814 года, 3 часа пополудни»19.

Настал вечер. Союзные войска, получив приказание не занимать квартир у жителей города, расположились биваками на главных площадях, большей частью в Елисейских Полях. Вокруг талейранова дворца, где остановился государь, разместили первый батальон Преображенского полка: рота Его Величества встала на дворе замка. Глубокое молчание на улицах прерывалось окликами: «Кто идет?» и «Wer da?» В Париж назначили губернатором Сакена и трех комендантов: русского, полковника графа Рошшуара (Rochechouart); австрийского, генерал-майора барона Герцогенберга (Herzogenberg); и прусского, генерал-майора графа Гольца (Goltz).

Редакторам журналов и газет было предложено вести свои издания в духе предстоявшего переворота, и надзор за ними поручен роялисту Морену (Morin). Известия о громадных событиях в столице вместе с объявлением о великодушных намерениях союзных держав были переданы по телеграфу во все концы страны. Приверженцы династии Бурбонов, которых число беспрестанно умножалось, во весь день толпились кругом талейранова дворца, а вечером рассыпались по всему городу, распространяя весть о восстановлении Королевского Дома. Многие из них, находя, что в прокламации союзников следовало объявить о намерении их вести переговоры исключительно с

Бурбонами, единственными законными властителями Франции, послали к императору Александру депутацию с изъявлением желания роялистов. Граф Нессельроде, приняв депутатов, объявил им, что союзники намерены исполнить желание французского народа и что если общий голос его выскажется в пользу Бурбонов, то союзные государи сочтут благополучием находиться при их восстановлении и содействовать ему своим сочувствием20.

Известие о покорении Парижа было принято в России с неописанным восторгом. В Петербург явился вестником желанного события генерал-адъютант Кутузов (Павел Васильевич), посланный государем для донесения императрице Марии Федоровне о вступлении царственного сына ее в столицу Франции. Через день по приезде Кутузова, 15 апреля, Петербург праздновал покорение Парижа. В 10 часов утра торжественно привезли в Казанский собор взятые под столицей Франции знамена. Вдовствующая императрица и великая княжна Анна Павловна с многочисленным придворным штатом, прибыв в собор, присутствовали при благодарственном