История войны 1814 года во Франции - Модест Иванович Богданович

Pansey); министерство морское – Г. Малуэ; иностранных дел – Г. Лафоре. Все они были весьма способны и пользовались общим уважением. Полицейская часть поручена Г. Англе (Anglés), преданному Бурбонам, а почтовая – Буриенну, бывшему секретарю Наполеона, впавшему в немилость его. Наконец, начальство над национальной стражей получил генерал Дессоль, некогда исправлявший должность начальника штаба в армии Моро, человек образованный и с твердым характером4.

Хотя учреждение временного правительства было тождественно с уничтожением наполеоновой империи, однако же пылкие роялисты все еще были недовольны и желали неотлагательного провозглашения Бурбонов. Но Талейран не торопился удовлетворить их домогательствам. Это заставило роялистов обратиться к парижскому муниципальному совету и к главному штабу национальной стражи. Адвокат Беллар (Bellart) составил воззвание к народу, в коем исчислив все так называемые «преступления Наполеона Бонапарте», предложил объявить его лишенным престола. Это воззвание, за подписью всех членов муниципального совета, было напечатано и прибито на всех углах парижских улиц ввечеру 20 марта (1 апреля). Тем не менее, однако же, осторожный Талейран не дозволил поместить сего объявления в Монитере. Покушение Дессоля побудить национальную стражу к принятию белой кокарды также встретило сопротивление со стороны начальника штаба ее Аллена5.

21 марта (2 апреля) Сенат объявил Наполеона и всех членов его семейства лишенными престола6. Вслед за тем Талейран представил Сенат императору Александру. Государь сказал сенаторам: «Человек, называвшийся моим союзником, несправедливо вторгнулся в мои владения. Я вел войну с ним, а не с Францией. Я друг французов. Настоящий поступок ваш усугубляет эти чувства. Справедливость и благоразумие требуют даровать Франции учреждения твердые и свободные, сообразные просвещению века. Союзники мои и я сам будем покровительствовать независимость ваших совещаний». Затем, остановившись на минуту, Александр продолжал: «В доказательство моего желания заключить с вашим народом прочный союз, возвращаю всех французских пленных, находящихся в России. Временное правительство уже просило меня о том; уступаю их Сенату, в уважение сделанного им сегодня определения»7.

В тот же день, еще утром, Коленкур, испросив дозволение снова представиться императору Александру, покушался склонить его в пользу Наполеона. Государь принял весьма ласково благородного сановника, преданного его противнику, но остался непреклонным в своем намерении не мириться с Наполеоном. «Поезжайте к нему, – сказал государь. – Ваше присутствие в Париже возбуждает сомнения многих людей насчет решимости моей и моих союзников. Я не питаю никакой ненависти к Наполеону. Он несчастен, и этого довольно, чтобы меня заставить позабыть зло, сделанное им России. Но Франция, Европа имеют нужду в спокойствии и не могут иметь его при Наполеоне. Пусть он требует, что пожелает собственно для себя; мы готовы дать ему всякое убежище. Если бы он согласился удалиться в мои владения, то нашел бы там великолепное и, что еще лучше, радушное гостеприимство. Мы дали бы с ним великий пример Свету, я – предложив, он – приняв это убежище. Но мы не можем с ним вести переговоров ни о чем, кроме его отречения».

Напрасно Коленкур старался узнать, мог ли Наполеон, отказавшись от престола, сохранить его для своего сына. Государь не дал на то определительного ответа, однако же заверил его, что вопрос о восстановлении Бурбонов еще не был решен окончательно. «Оставим все это, – сказал Александр, – и займемся лучше устройством личной судьбы Наполеона». Тогда Коленкур спросил: «Не дадут ли ему Тоскану?» – «Конечно, Тоскана мало значит в сравнении с Французской империей, – отвечал государь, – но как вы могли подумать, чтобы союзники, и в особенности австрийцы, оставили Наполеона на материке Европы?» «А Парма, Лукка?» – «Нет, нет, ничего на материке! Остров, пожалуй! Может быть, Корсику». – «Но Корсика принадлежит Франции, – заметил Коленкур, – и Наполеон не может принять ее». – «Ну так остров Эльбу, – сказал государь, – но только поезжайте скорее и побудите его покориться необходимости. Для него будет сделано все, что только возможно. Я воздам должное человеку великому и несчастному»8.

В продолжение этих переговоров Наполеон в Фонтенбло деятельно занимался переформированием армии, расстроенной потерями в боях, форсированными переходами и побегами. Все маршевые полки послужили для укомплектования прочих. Корпус маршала Мортье был усилен дивизией Бойе-де-Ребеваля; корпус Мармона – дивизиями Компана и Ледрю, двумя батальонами ветеранов и войсками бывшего парижского гарнизона; оба эти корпуса, потеряв всю свою артиллерию при Фер-Шампенуазе и под Парижем, получили по 30 орудий с достаточным запасом зарядов. Пешие жандармы трех департаментов – Сены, Сены-и-Марны, Сены-и-Уазы – были сведены в батальон, который вместе с другим, находившимся при дивизии Фриана, составил особую бригаду, а из конных жандармов с отборным эскадроном (escadron d’élite) образовался один из полков дивизии Лефевр-Денуетта; наконец, из всех поляков, остававшихся на службе во французской армии, сформирована дивизия под начальством генерала Красинского. Генерал Преваль, выступивший с кавалерийским депо по дороге к Манту, получил приказание продолжать комплектование конных резервов в Орлеане либо в Сомюре, а полковнику Вертильяку (Vertillac) с 2 200 человек пехотных депо предписано расположиться в Милли (Milly), между Этамп и Фонтенбло. Начальство над гвардейской кавалерией поручено графу Орнано, а над 1-й кавалерийской дивизией генералу Гюйо, вместо раненого Кольбера9.

Возвращение Коленкура в главную квартиру французской армии, отняв у Наполеона последнюю надежду открыть переговоры с союзниками, утвердило его в намерении решить дело оружием. Солдаты и офицеры, несмотря на зловещие вести из Парижа и на покушения роялистов переманить их на сторону врагов Наполеона, были ему преданы, но ближайшие сподвижники его, убежденные в бесполезности новых жертв, жаждали во что бы то ни стало мира и спокойствия10.

Наполеон, предполагая идти к Парижу, сосредоточил в продолжение 22 и 23 марта (3 и 4 апреля) свою армию: войска Мармона стояли на реке Эссонн, а прибывшие от Сен-Дизье под начальством Макдональда расположились в окрестностях Фонтенбло. 22 марта (3 апреля) вся гвардия построилась в густых колоннах на площади замка (Cour du Cheval-blanc). Наполеон, проехав вдоль фронта войск, остановился посреди площади, вызвал из всех рот старших офицеров, унтер-офицеров и рядовых и, приказав им построиться кругом себя, обратился к ним с следующей речью:

«Солдаты! Неприятель, опередив нас на три перехода, овладел Парижем; мы должны изгнать его. Недостойные французы, эмигранты, пощаженные нами, водрузили белое знамя и присоединились к нашим неприятелям. Малодушные! Они будут наказаны за это новое преступление. Поклянемся победить или умереть и заставим уважать трехцветную кокарду, уже двадцать лет носимую нами на поприще славы и чести».

«Клянемся в том!» («Nous le jurons!») – отвечали наперерыв старые воины, а за ними вся гвардия. Пехота ускоренным шагом и за ней кавалерия прошли мимо Наполеона, приветствуя его восклицаниями: «Vive