История войны 1814 года во Франции - Модест Иванович Богданович

и известил союзников о предстоявшем вскоре передвижении вверенного ему корпуса. Начальники дивизий, опасаясь встретить сопротивление своему намерению со стороны войск, приказали, чтобы все штаб- и обер-офицеры находились на марше при частях, состоявших под их начальством.

Войска снялись с биваков и перешли через реку Эссонн 24 марта (5 апреля), в 5 часов утра, в то самое время, когда наполеоновы уполномоченные, выйдя от российского императора, отправились к Нею в ожидании решения союзных монархов. Ни офицеры, ни солдаты не знали, куда ведут их, и, приблизившись к русским аванпостам, готовились атаковать неприятеля; некоторые полагали, что передвижение корпуса было последствием отречения Наполеона, о котором еще накануне ввечеру ходили слухи. Когда же союзники пропустили их без выстрела, тогда многие начали сомневаться, и в рядах войск раздался ропот. Тем не менее, однако же, офицеры, принявшие участие в замысле главных начальников, кое-как успокоили своих солдат и привели их в Версаль. Только лишь дивизия генерала Люкотта (Lucotte), отказавшегося исполнить приказание Сугама, осталась у Эссонн25.

Полковник Фавье, не успев предупредить отложение 6-го корпуса, отправился в Париж, пробрался с величайшими затруднениями чрез линию союзных аванпостов и, найдя Мармона, донес ему о всем случившемся в его отсутствие. «Я погиб! Я обесчещен навеки!» – вскричал маршал. После этих слов надлежало ожидать, что он тотчас отправится в Версаль и попытается отвести свои войска обратно в Эссонн. Конечно, союзники приняли меры для противодействия такому намерению, но маршал, несмотря на то, должен был испытать счастье в отчаянной борьбе и, во всяком случае, мог, как сказал старый Гораций, погибнуть для спасения своей чести[105]. Вместо того он отправился с прочими уполномоченными Наполеона по призыву императора Александра в Сен-Флорентинский дворец. Государь, по соглашении с королем прусским и князем Шварценбергом оставаясь непреклонен в отношении к самому Наполеону, выказал некоторую уступчивость насчет регентства Марии-Луизы. Уже представители императора французов надеялись успеть в данном им поручении, как вдруг вошел офицер, который, подойдя к государю, сказал ему вполголоса несколько слов, из коих Коленкур, несколько знавший по-русски, понял, что дело шло об отложении 6-го корпуса. Государь, удивленный неожиданной вестью, спросил: «Весь корпус?» – «Да, весь корпус», – отвечал офицер. Император Александр, оставив на минуту Коленкура и маршалов, сообщил своим союзникам полученное им известие и, посоветовавшись с ними, объявил уполномоченным решительно, что надлежало отказаться от Наполеона и регентства Марии-Луизы и что одни лишь Бурбоны могли удовлетворить требованиям Франции и Европы. «И к тому же, – продолжал государь, – я только лишь получил известие о переходе целого корпуса вашей армии на сторону временного правительства; по всей вероятности, и прочие войска последуют этому примеру. Мы озаботимся о соблюдении их чести и пользы; что же касается до Наполеона, то пусть он будет уверен, что с ним и с его семейством поступят сообразно высокому его достоинству». Затем государь обратился особо к каждому из уполномоченных, выказал лестное внимание Макдональду, обласкал Нея и, оставшись наедине с Коленкуром, повторил предложение предоставить Наполеону владение островом Эльбой и обещал употребить все зависящие от него средства для доставления Марии-Луизе и сыну ее владения в Италии. В заключение своих слов император Александр настоятельно требовал, чтобы для пользы самого Наполеона переговоры с ним были окончены как можно скорее.

Выйдя от государя, Коленкур стал готовиться к отъезду в Фонтенбло. Ней, окруженный членами и министрами временного правительства, видя себя предметом самого лестного внимания, совершенно потерял голову. Мармон, также прибыв к Талейрану, был принят там с радушием и уважением. Вместо упреков, которыми прежде осыпали его товарищи-маршалы, он услышал похвалы своим подвигам в последнюю кампанию и своей решимости, оказавшей Бурбонам величайшую пользу. Сначала Мармон готов был отклонить от себя последнюю заслугу, но потом, ошеломленный восторженными поздравлениями и блистательными надеждами, принял их вместе со справедливым порицанием, помрачившим впоследствии все остальные дни его26.

Внезапно среди радостных возгласов, возбужденных в среде роялистов сдачей 6-го корпуса и окончательным решением союзных монархов, разнесся слух о мятеже, возникшем в Версале между солдатами, кои, считая себя обманутыми, грозили истребить своих генералов. Хотя восстание нескольких тысяч человек, окруженных войсками союзников, не представляло большой опасности, однако же могло нарушить спокойствие в Париже. Никто не мог лучше Мармона предупредить столкновение, угрожавшее гибелью 6-му корпусу. Уступая общему желанию, маршал отправился в Версаль и, пользуясь своим влиянием на преданные ему войска, восстановил в них порядок27.

Вечером 24 марта (5 апреля) наполеоновы уполномоченные возвратились в Фонтенбло. Ней, обласканный временным правительством, ручался ему в истребовании от Наполеона безусловного отречения от престола и, спеша сдержать свое слово, приехал прежде всех своих товарищей. Наполеон, уже зная об отложении 6-го корпуса, изъявил благодарность маршалу за исполнение данного ему поручения, но, вероятно, разгадав его виды, не подал ему повода к изложению каких-либо мнений и советов. Тем не менее, однако же, Ней, сам приступив к делу, распространился насчет неизменности решения союзников и восторга, с коим парижане были готовы встретить надежду мира и Бурбонов; не менее велеречиво говорил он о расстройстве армии, уверяя, что нельзя было требовать от войск никаких новых усилий; одним словом, он высказал правду, но высказал ее грубо, без уважения к великому человеку, впавшему в несчастье. Наполеон, выслушав его равнодушно, отвечал, что завтра он объявит свое окончательное решение. По выходе от него Ней тотчас послал императору Александру письмо, в котором, донося государю, что он убедил Наполеона в необходимости безусловного отречения, просил, чтобы даны были приказания союзным войскам не тревожить на пути императрицу Марию-Луизу и короля ее сына, но способствовать их прибытию к Наполеону[106]. Тогда же маршал известил Талейрана, что «Наполеон, убедившись в опасности положения, в которое он поставил Францию, и потеряв надежду спасти ее, казалось, решился на безусловное отречение» («Napoléon, convaincu de la position critique où il avait placé la France et de l’impossibilité où il se trouvait de la sauver lui-même, paraissait décidé à donner son abdication pure et simple»). Затем маршал писал, что он надеется доставить лично подлинный акт сего отречения. Оба письма Нея были отправлены в одиннадцать с половиной часов ночи.

Вскоре после того прибыли в Фонтенбло Коленкур и Макдональд. Найдя Наполеона спящим и разбудив его, они рассказали все происшедшее в Париже, согласно с Неем, но в ином тоне. Выразив глубокое участие в судьбе развенчанного властителя, они, однако же, не скрыли, что ему не оставалось более ничего, как согласиться на безусловное отречение, и что в противном случае он нанес бы вред самому себе и