История войны 1814 года во Франции - Модест Иванович Богданович

своему семейству и подвергнул бы Францию новым, невознаградимым бедствиям. Сначала Наполеон с нетерпением отвечал, что у него еще остается много средств, войска вице-короля, Ожеро, Сюше, Сульта и 50 тысяч при себе, и отпустил своих уполномоченных, сказав им: «Увидим… до завтра!» – но чрез несколько минут, пригласив Коленкура, вступил с ним в длинную беседу, говорил о благородной преданности Макдональда, упомянул снисходительно о слабости характера Нея, об отложении Мармона, в котором он был прежде совершенно уверен. «Впрочем, – продолжал он, – маршалы, порицающие с негодованием поступок Мармона, согласились бы, не подвергая себя бесчестию, приобрести такие же права на благосклонность Бурбонов. О, люди, люди!.. Поверьте мне, Коленкур: мое поприще кончено. Да и к чему послужило бы мне властвовать над людьми, готовыми оставить меня? Я забочусь не о себе, а о Франции, которую хотел возвысить и которая будет уничтожена, потеряет свои границы. А можно было бы все поправить!… У меня еще остается до полутораста тысяч человек, но мне пришлось бы отступить за Луару, подвергнуть Францию еще большему разорению, испытать верность многих, которые, быть может, покажут себя не лучше Мармона, и все это – чтобы продолжить владычество, близкое к падению. У меня не достанет на то сил. Пройдет несколько дней, и народ возненавидит чужеземцев; парижанам наскучит великодушие Александра. Прибудут Бурбоны и вместе с ними извне – мир, внутри страны – междоусобие. Но в настоящую минуту мое имя, мое оружие наводят страх. Уступим необходимости.»

Наполеон также говорил об ожидавшей его участи, изъявил согласие принять остров Эльбу и выразил желание обеспечить положение своего сына, императрицы Йозефины, принца Евгения и королевы Гортензии. «Все это будет сделано без затруднения, – продолжал он. Но следует озаботиться о Франции, об армии. Нельзя ли расширить французские границы? Ведь сила, которую от того получит Франция, будет в руках Бурбонов. Нельзя ли обеспечить выгоды армии? Чины, достоинства, содержание? Оставить войскам трехцветное знамя?..» Напрасно Коленкур старался доказать ему, что с ним не станут вести переговоры о предметах столь важных, столь близких его сердцу, что представителями Франции сделались члены временного правительства. Он утверждал, что это правительство не имело никакой силы, кроме той, которую ему доставляли остатки армии, и когда Коленкур настаивал, чтобы он озаботился исключительно собой и своим семейством, Наполеон, выйдя из себя, вскричал: «Вы хотите, чтобы я занимался этими жалкими денежными расчетами? Похлопочите о моем семействе. А мне самому – не нужно ничего!.. Пусть дадут мне пенсию инвалида, и того будет довольно!»

Утром 25 марта (6 апреля) Наполеон, написав акт, заключавший в себе его безусловное отречение, приказал пригласить к себе маршалов и объявил им свое окончательное намерение. «Я покоряюсь моей судьбе, – сказал он, – покоритесь вашей, жить под владычеством Бурбонов и верно служить им. Вы хотите спокойствия и будете иметь его. Но вы не знаете, сколько огорчений и опасностей найдете на ваших пуховых постелях. Несколько лет мира, который вы купите такой дорогой ценой, истребят из числа вас более, нежели самая отчаянная война»28. В заключение этих слов Наполеон прочел следующий акт своего отречения:

«Союзные державы объявили, что император Наполеон был единственным препятствием к восстановлению мира в Европе. Император Наполеон, верный данному им обету, объявляет, что он отказывается, за себя и своих наследников, от престолов французского и италийского, будучи готов пожертвовать всем, и даже жизнью, для пользы Франции»29.

Услышав сии слова, сподвижники Наполеона бросились целовать его руки, благодарили его за принесенные им жертвы и повторяли, что, нисходя с престола, он был более велик, нежели когда-либо. Наполеон видел, что маршалы спешили обратиться от его падшего величия к возникавшему величию Бурбонов, но не сказал ни слова в укор их нетерпению. В ту же ночь, с 29 на 30 марта (с 10 на 11 апреля), уполномоченные Наполеона вручили акт его отречения императору Александру. Государь изъявил им свою признательность, повторил обещание, что Наполеон и семейство его получат все должное, что граф Нессельроде и, в случае надобности, он сам будут отстаивать их выгоды. Оставшись наедине с Коленкуром, Александр беседовал с ним откровенно, говорил с прискорбием об участи Наполеона, с негодованием о приверженцах Бурбонов и сказал, что после всех безрассудных войн империи не менее будут опасны для общего спокойствия безумные поступки роялистов30.

Отречение Наполеона, успокоив всех недоброжелателей его, дало возможность высказаться чувствам, подавленным его железной рукой. Не только враги его, но и люди, казавшиеся ему преданными, осыпанные его благодеяниями, восстали на него либо спешили изъявить покорность новым властителям. Порицая справедливо его войны, его завоевательные замыслы, осыпали его гнусными клеветами, не хотели признать в нем никаких достоинств и даже лишали его имени Наполеона, уверяя, будто бы в действительности он назывался «Николаем» (Nicolas)31. Только лишь в войсках, между людьми наиболее потерпевшими от его славолюбия и наименее вознагражденными, оставались в честь человечеству самоотвержение и преданность. Забыты были все понесенные труды и лишения, умолкли все жалобы, все проклятия, которыми прежде осыпали Наполеона. Исчезла память минувших зол при виде великого человека, оставленного царедворцами и высшими сановниками империи. Его воины не могли – не надеялись восстановить его владычество; им оставалось только принесть ему в жертву последние капли крови, пролитой в боях под его начальством. Как только Наполеон появлялся на дворе замка, офицеры и солдаты, потрясая оружием, приветствовали его торжественными восклицаниями и требовали, чтобы он вел их против неприятеля. В ночи с 26 на 27 марта (с 7 на 8 апреля) егеря и гренадеры Старой гвардии прошли по улицам Фонтенбло с криками: «Vive l’Empereur! A bas les traitres!» («Да здравствует император! Долой изменников!»). Наполеон, зная, что такие движения не могли повести к важным последствиям, поручил ближайшим к нему лицам утушить бесполезную вспышку. Но один из офицеров, не разделявший восторга своих товарищей, донес об этой манифестации в Париж, присовокупив, что Наполеон ушел из Фонтенбло, чтобы встать во главе армий, шедших из Италии и Испании. Хотя это известие оказалось ложным, однако же побудило союзников ускорить развязку дела; к тому же в это время ожидали в Париже графа д’Артуа, и как прибытие его могло повредить интересам Наполеона и его семейства, то император Александр дал слово Коленкуру замедлить вступление Бурбонов в Париж до заключения конвенции, относившейся к семейству экс-императора32. Прежде всего озаботились подписанием формального перемирия, на основании коего демаркационная линия между французской и союзными армиями проходила по Сене от Фонтенбло до Эссонн и далее по реке Эссонн. Затем 30 марта (11 апреля) составлен