При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

сразу же намокла и стала тяжёлой одежда. И лес, вытянувшийся справа от дороги, мгновенно побелел. Маленькие ёлки и сосенки совсем исчезли под ним – бесформенные фигуры…

Слева поле. Ещё недавно его оживляли заячьи следы, рассыпавшиеся вышивками-узорами, теперь же – белое гладкое пространство. Засыпал снег и дорогу, идти становится всё труднее – еле бредём. Дождались мы аульчан и пошли вместе.

– Будет буран, – ко мне подошла Сабираттэй. – Смотри, как низко облака, и левую руку не могу поднять. Ты чего улыбаешься, тракторист?

– Точно, будет буран, у меня чешутся уши, – из-за спины Сабираттэй появляется Ханифа-апа, косится на нас с Адилёй. – Хорошо, кому дорога веселье, а каково бросать шестерых голодных детей?

– Вы разве не видели собаку в снегу? Вон там валялась! Это к бурану, уж как пить дать к бурану.

– Смотрите, как низко летят грачи!

Грачей и в самом деле гонят с неба тяжёлые влажные облака.

Все мы боимся бурана. Страшен, коварен мартовский буран: он делает медленными шаги человека, лишает его разума, туманит память; тяжёлый снег покрывает весь мир, закрывает небо, заваливает каждого, кто случайно оказался в пути. Лет десять назад он погубил нашего с Дамиром приятеля – несколько дней не могли найти.

– Не будет бурана, не бойся, – говорю я Адиле, которая смотрит на меня испуганно. – Спокойно привезём овёс, а потом МТС пришлёт мне трактор, – я говорю громко, нарочно бодро, чтобы заглушить свой собственный страх. – Распашу все поля, что мы засевали до войны. Представляешь, сколько будет хлеба?

– Не беги, – жмётся она ко мне. – Давай всех подождём. – Оказывается, мы снова ушли вперёд, правда, совсем недалеко, но всё равно даже ближайших соседей почти не видно – все белые, сгорбленные.

Я устал, еле тащу санки, всё чаще стукаются они друг о друга.

– Спуск. Наконец-то.

– Дождались.

Даже вроде просветлело немного, и санки теперь не надо тащить – сами катятся. Скоро отдых. Вдруг снизу, навстречу нам, подвода, за ней вторая, а там третья… Кони крупные, сытые, вверх идут, словно по ровной дороге. Да они затопчут нас сейчас! Мы бросились врассыпную. Один лишь Дамир остался на дороге, прижал руки к груди, глаза широко раскрыты, а сани его ползут вниз по склону.

И странно, кони обходят его, чуть обернувшись к нему, как люди.

– Дамир! – зову я. Но он не слышит, он глаз не может от них оторвать. А когда они проходят, неотрывно смотрит им вслед, на тяжёлые сани. – Пойдём, Дамир, – тяну я его, – вон твои санки съехали вниз.

– Они овёс едят, Ибрагим, понимаешь? – Голос его дрожит. – Овёс едят, а наши…

– Идём, – прошу я его, – идём.

Длинногривый никак не хотел первый раз в упряжь, всё крутил мордой и норовил вырваться. И вырвался. Как он убегал от нас по лугу, по берегу Олы-су – высоко вскидывая ноги! Грива вилась следом, золотистая на солнце. «Мой Длинногривый, мой!» – закричал я тогда. Было мне тринадцать лет. Не знал я ещё, что очень скоро нам с ним с первого дня войны вместе тащить беду.

– Что бы ты стал делать, если бы тебе подарили одну из таких лошадей? – спросила Адиля Дамира.

– Ему только дай, уж он покажет!

– Он их высушит и повесит на балку.

– Дамир – колбасник! – будто только и ждали, над чем бы посмеяться, со всех сторон закричали наши ровесники.

– А из шкур что он сделает, ты не знаешь?

– Шапки! – гоготали парни.

Дамир дёрнулся и побежал вперёд.

– Хватит, разболтались! – закричал я. – Чем он их может кормить?

– Такие кони только до войны были! – вздохнул кто-то.

– Хороши…

– В тот год, когда я молодой женой вошла в дом мужа, за мной приехали на двенадцати вот таких лошадях, – Сабираттэй ни на кого не смотрела, ни к кому не обращалась, казалось, что и говорит она лишь для себя.

– А за мной на пяти!

– Масленицу помните? На трёх лошадях ехали в Верхний конец, к крещёным. По десять – пятнадцать человек усаживались. И, подумайте только, лошади тянули, хоть бы что!

– Сытые были.

– Да уж что говорить – холёные!

Кто, когда, на каком коне скакал на Сабантуе, какой конь в каком году взял верх, чей сын упал и сколько рёбер сломал, какие кони ушли на войну… Сытые заводские кони, с гладкими боками, с подстриженными хвостами, вернули нас внезапно в далёкое прошлое, когда ни один праздник не обходился без коней – крыльев мужчин. Метель, слепящая снегом глаза, ветер, мокрая тяжёлая одежда, усталость – всё забылось.

А наши кони подвешены к балкам, и люди остались сиротами.

Одиноко шёл впереди Дамир. Я догнал его, пошёл рядом, и мысли у нас, наверное, были общими. Каково сейчас нашим несчастным лошадям? Может, им тоже снятся весёлые Сабантуи с цветами и украшениями из бахромы, снятся шелковисто-нежные всходы озими, скачки, ярмарки, масленицы, снятся те времена, когда они с хрустом жевали клевер на зелёных лугах?! Может, и они чувствуют свежесть упругого мартовского ветра, со свистом проникающего к ним через щели конюшни? А может быть, им откуда-то издалека слышится ржание жеребёнка?!

А снег всё летит и летит, уже не видно следов только что прошедших коней, ноги утопают в снегу по щиколотку.

– Волки! – закричал вдруг Дамир.

Мы разом остановились. И нам сквозь густую белую пелену почудилось, что далеко впереди шевелятся какие-то тени. Адиля прижалась ко мне.

– Эй, чего остановились?

– Снова кони идут?

– Что случилось? – спрашивали задние и теснили нас.

– Волки, – объяснила Адиля.

– Прям, волки, так и станут они ходить среди белого дня!

– Ещё как станут!

– Я знаю, знаю, волки это, – стоял на своём Дамир. – В Лякинском лесу – сплошные овраги, вот волки и устроили там своё логово. Они завсегда живут в оврагах. Неужто вы не знаете? Надо бы взять с собой палицу. Ох, и палица у меня! От дедушки осталась.

– Идите, чего встали? Волки нас испугаются, вот увидите.

И мы снова пошли, шагаем потихоньку вперёд, и тени всё ближе.

– Гляди-ка, это вовсе и не волки, – Адиля пошла быстрее.

– Да упало что-то и лежит, вот и всё, ведь не движется.

В самом деле это недвижный предмет, засыпанный снегом. Я вглядываюсь. Да это же…

– Трактор! – закричал я, как сумасшедший, и кинулся к нему. Обеими руками счищаю снег. Так и есть – трактор, марки ХТЗ.

– Тракторист тянет санки, а трактор стоит поперёк дороги, – нараспев сказал Дамир.

– Ибрагима нашего ждёт.

– Ну-ка, Ибрагим, сядь верхом, покажи, как эта штуковина работает!

Интересно, почему он остановился? Оттого ли, что кончилось горючее или у него