Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

«Из религий, в основе которых лежало поклонение телесному божеству, — что необходимо было при царившем в те времена всеобщем невежестве, — я бы, мне кажется, охотнее всего примкнул к тем, кто поклонялся солнцу <…>

„Ибо, помимо своего величия и красоты, солнце представляет собой наиболее удаленную от нас и потому наименее известную нам часть вселенной, так что вполне простительно испытывать по отношению к нему чувство восхищения и благоговения“» (Там же, 449–450).

А далее, после перечисления десятков определений Бога — от древнейших времен до середины средневековья, Монтень пришел к неутешительному выводу:

«И вот при виде этой полнейшей неразберихи философских мнений попробуйте положиться на вашу философию, попробуйте уверить, что вы нашли изюминку в пироге! <…> мне кажется, что ни одно мнение не имеет преимущества перед другим, за исключением тех, которые внушены мне Божьей волей…» (Там же, 451).

Приведенная цитата из Монтеня, быть может, и есть та мысль Монтеня, которая увлекла молодого Толстого в 1865 г.

«16 октября. Ясная Поляна.

Убил 2-х беляков. Читал Гизо-Вит доказательства религии и написал первую статейку по мысли, данной мне Montaigne» (48, 65).

Фрагмент из наброска «О религии»

(первоначальное название «Можно ли доказывать религию»)

«Любопытна бы была книга, которая собрала бы все доказательства существования живого, свободного Бога, которые были делаемы со времени существования рода людского. Это была бы книга самая безбожная. Разнообразие приемов мысли для доказательств существования Бога огромно. Один из последних приемов доказательств кажется мне самым сильным, потому что, они говорят, он главной своей основой берет человеческую природу; но в чем состоит его сила, в том же его и слабость» (7, 125).

Далее в этом небольшом философском наброске Толстой столь же дерзновенно, как и Монтень, высказал свое отношение к извечным вопросам: что есть Бог, можно ли надеяться на бессмертие и в чем смысл жизни человека на этой Земле? (См. главу «Другая жизнь…»)

Мысли о сущности Боге всегда были в центре внимания Толстого, не покидали они его и на смертном одре в Астапове:

1910.

«31 Октября. Продиктовано А. Л. Толстой

Бог есть то неограниченное Всё, чего человек сознает себя ограниченной частью.

Истинно существует только Бог. Человек есть проявление Его в веществе, времени и пространстве. Чем больше проявление Бога в человеке (жизнь) соединяется в проявлениях (жизнями) других существ, тем больше он существует. Соединение этой своей жизни с жизнями других существ совершается любовью.

Бог не есть любовь, но чем больше любви, тем больше человек проявляет Бога, тем больше истинно существует.

Астапово, 31 окт. 1 ч. 30 дня

Бог, если мы хотим этим понятием уяснить явления жизни, то в таком понимании Бога и жизни не может быть ничего основательного и твердого. Это одни праздные, ни к чему не приводящие рассуждения. Бога мы познаем только через сознание Его проявления в нас. Все выводы из этого сознания и руководство жизни, основанное на нем, всегда вполне удовлетворяет человека и в познании самого Бога и в руководстве своей жизни, основанной на этом сознании» (58, 143–144).

5. Скептицизм Монтеня по отношению к церковным догмам предопределил и его взгляд на проблему бессмертия, который явно не соответствовал католическому вероучению и мог бы закончиться сожжением на костре, как это было в 1546 г. с атеистом Этьеном Доле. Но Монтень, несмотря на столь суровую обстановку в стране и на то, что он был вообще-то умеренным католиком, не побоялся заявить о своем сомнении в бессмертии души:

«Мы видим, — писал Монтень, — что шелковичный червь умирает и засыхает и из него образуется бабочка, а из нее, в свою очередь, другой червь, которого нелепо было бы принимать за первого. То, что однажды прекратило существование, того больше нет. <…>

И когда в другом месте, ты, Платон, говоришь, что этими воздаяниями в будущей жизни будет наслаждаться духовная часть человека, то ты говоришь нечто маловероятное. <…>

Ибо тот, кто будет испытывать это наслаждение, не будет больше человеком, а следовательно, это будем не мы; ведь мы состоим из двух основных частей, разделение которых и есть смерть и разрушение нашего существа» (Там же, 454).

И далее в тексте появилась мысль, на первый взгляд, высказанная категорично, в действительности же — оставлявшая лазейку для человека-мечтателя, ибо мера своего понимания у каждого своя:

«Человек может быть только тем, что он есть, и представлять себе всё только в меру своего понимания» (Там же, 455).

Простому смертному не дано понять сути бессмертия, но это не исключает его раздумий о нем.

Отдаляясь от церковного понимания проблемы загробной жизни, Монтень придавал первостепенное значение нравственной стороне земного существования человека и человечества. В этом Толстой с ним был солидарен, но только отчасти, ибо, с юности воспылав интересом к идее бессмертия, он в зрелые годы, как и Монтень, отошел от церковно-канонического ее толкования, но не утратил веры в бессмертие. Она была выстрадана им, о чем он писал в «Исповеди», и стала для него не только следствием чувственных переживаний, но и фактом самосознания, психологической достоверности и достаточности, о чем он поведал в трактате «О жизни».

Мысли Толстого близки монтеневскому пониманию бессмертия, но русский писатель предпочел не оставлять человека без надежды на будущую жизнь. Правда, эта надежда вряд ли кого могла успокоить… (Подробнее об этом см. главу «Другая жизнь…»)

6. Довольно серьезно Монтень размышлял и о тех отношениях, которые возникали на протяжении веков между Богом и человеком, и, как правило, эти размышления были не в пользу последнего.

В одном случае человек представал пешкой в руках богов:

«…на каком основании боги могут вознаграждать человека после его смерти за его благие и добродетельные поступки, раз они сами побудили его к этому и совершили их через него? И почему они гневаются и мстят ему за его порочные деяния, раз они же сами наделили его этой несовершенной природой, между тем как самое ничтожное усилие их воли могло бы предохранить его от этого? Разве не это самое возражение Эпикур приводил с большей убедительностью против Платона, прикрываясь нередко следующим изречением: „Обладая лишь смертной природой, нельзя установить ничего достоверного о природе бессмертной. Она всегда сбивает нас с толку, в особенности, когда вмешивается в божественные дела“. Кто яснее