Стёжки - Эльжбета Чегарова

– Я от него отрекся, – Миша не скрывал презрения. – Мне нужны были бабки на одну выгодную сделку, а он запросил отчет, на что и куда. С тех пор у меня брата нет.

Другое потрясение ждало меня в больнице. Я принесла показать бабушке полуторамесячного внука. Властная тучная женщина, рядом с которой я непременно робела, превратилась в истощенную жалкую плоть, изъеденную черными дырами. Так как от увиденного я чуть не потеряла молоко, больше меня в больницу не звали.

Целыми днями я намывала дом. Грязь была везде – липкая, вонючая, гадкая. Как только малыш засыпал, я принималась за уборку. Носила с колонки воду в ведре, грела на плите и драила, скребла, отмывала. Полы, стены, лампочки. Мне было дурно от плесени, от запаха, поэтому я не останавливалась, мыла окна, чистила кастрюли, стирала тряпки.

К концу недели Миша вернулся из больницы усталый и злой. Мать так и не сказала, где прятала деньги. Сергей к этому времени уже уехал, у него служба. Миша подозревал, что это неспроста, – брат мог узнать раньше.

– А может, ты деньги нашла? – Его колючие глаза неожиданно остановились на мне. Я обмерла. – Ты же одна дома остаешься, шуруешь тут везде!?

Я схватила сына и побежала на соседнюю улицу, в дом к родственникам. Там жила двоюродная сестра мужа, крестная Никиты. Как только мы приехали, родственники настояли – малыша надо окрестить, что и было сделано в местной церквушке.

Заняв десять рублей на дорогу, я села в первый же проходящий поезд. В вагоне пахло кислой едой. Нижние полки все заняты. Я пошла искать нам место.

32

В день, когда вся страна торжественно отмечала 70-летие Октябрьской революции, я сидела около детской кроватки и думала о еде. Стипендии не хватало, помощи не было. Мама в начале сентября забежала посмотреть малыша через порог: «Нет-нет, я отсюда погляжу» – и больше не приезжала. У нее было достаточно своих проблем, брошенные Севой жена и дочь не унимались, доставляя обоим большие неприятности.

Отец держал слово: «Я был против рождения ребенка, буду принципиальным до конца». В то время он работал главным бухгалтером ресторана, в холодильнике всегда имелись продукты в оптовом количестве. Сливочное масло занимало целую полку. Кусок в несколько килограммов был завернут в шуршащую пергаментную бумагу. Один раз, когда отец вышел из кухни, я совершила кражу: отрезала тонкий ломтик, замазала край, чтобы было незаметно, и судорожно сунула масло в сумку. От волнения и стыда у меня тряслись руки, сердце готово было выпрыгнуть, и чтобы не смотреть папе в глаза, я поспешила домой.

Страну будоражило. На экранах телевизоров появились программы «Взгляд» и «600 секунд»; в Москве на демонстрацию вышли крымские татары; впервые после войны ввели талоны на сахар. Девятнадцатилетний немецкий любитель посадил самолет прямо на Красной площади, обойдя все рубежи ПВО. Бесславно заканчивалась афганская война.

Тридцать два года прошло, но где-то глубоко в ущельях моей памяти до сих пор звучит эхо того крика. На руках завернутый в одеяло младенец, на локте висит сумка, я иду по проходу плацкартного вагона в поиске нижней полки. Вижу молодого мужчину в военной форме с медалями.

– Вы не могли бы уступить нам место? – спросила я.

– Дальше иди! – не подняв головы, отрезал афганец.

Накопленные отчаяние и злость захлестнули и вылились через край. Я кричала на весь вагон: «Что ты делал в этом Афганистане, герой?! Моего ребенка ты защищал?!»

Ко мне подошел старик, забрал кулек: «Идем, доча, успокойся, родная. Тише, тише! Малютку разбудишь».

Он уступил нам свою полку, полез наверх. Я не смогла уснуть, плакала. От стыда и переживаний.

Размышляя, как оставить малыша одного, чтобы сходить в туалет умыться, я поняла: нужно выкарабкиваться, не надеясь на помощь. Только на себя.

33

На суде я не смогла справиться с волнением и выглядела неубедительно. Миша же был в ударе. За столом сидели три женщины и выслушивали доводы сторон.

– Не верьте ей, граждане судьи! Она меня любит, сынок у нас маленький, – сказал Миша и засмеялся. Мы стояли перед судом бок о бок, он схватил меня за плечо и крепко прижал к себе. – Мама ей сапоги обещала купить, если она со мной разведется, вот в чем дело, сильно теща против меня взъелась.

И для пущей достоверности чмокнул в висок.

Председатель суда взглянула поверх очков: «Даю вам полгода подумать».

Я вышла из здания суда, полная решимости. Хотелось рвать и метать.

С 1 мая 1987 года в СССР вступил в силу «Закон об индивидуальной трудовой деятельности». Как и вся страна, Миша воспринял инициативу Горбачева с большим энтузиазмом. В его планах стояло развитие крупного швейного бизнеса. Я сопротивлялась, чем больше он давил – тем сильнее. Во-первых, у меня не было уверенности в своих силах, к девятнадцати годам мой промышленный опыт сводился к нескольким юбкам, сшитым на заказ для маминых подруг. Во-вторых, тяжелый токсикоз и родившийся затем ребенок свели вероятность начала широкой трудовой деятельности к нулю.

Когда Никите исполнилось полгода, у меня появилось больше свободного времени – и я решила попробовать. Зашла в ДЛТ, где в то время был крупнейший ленинградский «Детский мир». В отделе верхней одежды для малышей на вешалках висели настолько страшные комбинезоны, что я не удержалась.

– Неужели это кто-то покупает? – спросила я.

– Покупают. А вы лучше можете предложить? Сшейте и приносите. – Продавец оторвалась от газеты. Оценив, что отвечать за весь легпром передо мной нет смысла, она вернулась к решению кроссворда. Крышка ящика моих сомнений захлопнулась.

Я влезла в большие долги. Патент стоил сто двадцать рублей, и еще нужно было вложиться в материал. Мою лодку, и без того утлое суденышко, снесло на настоящую безнадежную мель. На мне висели обязательства, ребенок и страхи за будущее, поэтому со мной случилось то, о чем сегодня говорят «дно». Я и была на дне.

ДЛТ – Дом ленинградской торговли.

В 1907 году участок домов № 21 и 23 по Конюшенной улице был выкуплен Гвардейским экономическим обществом – акционерной компанией, членами которой могли стать офицеры гвардейского корпуса (иные офицеры имели право вступить в общество, заплатив годовой взнос). Планировалось построить универсальный магазин, доходный дом и жилой корпус, однако строительство ограничилось лишь зданием военторга.

Проект выполнил архитектор Эрнст Виррих, который вместе с инженером Кричинским выезжал в Париж и Берлин для изучения опыта строительства крупных