Это я — Елена: Интервью с самой собой. Стихотворения - Елена Щапова-де Карли

— Что значит «не может быть»? Она — есть, и мы были у нее в гостях, ее студия находилась на пятьдесят восьмой авеню, между Легсингтон и Парк-авеню. Тут уж начинаю злиться я и говорю, что именно в этом месте находится моя студия, и никаких русских моделей кроме меня там нет.

— Нет, есть, — настаивает подруга, — у нее целый этаж, она очень худая, — при этом она смотрит на меня с явной неприязнью, — волосы ее были очень пушисты и, вообще, она — большая оригиналка.

Тут вдруг до меня доходит, что разговор идет обо мне.

— Послушайте, вас зовут Ева?

Она смотрит на меня и как будто тоже начинает о чем-то догадываться.

— Да, меня зовут Ева.

— Вы были на шоу у Флавии и Кори, ваша подруга — Мишель Лонг?!

— Бабетта, Бабетта! — восклицает Ева. — Так это же она и есть! — Мы все радостно хохочем, мы — старые друзья, которые не узнали друг друга только из-за того, что у меня — короткие волосы, я немного поправилась и вообще без мейк-апа. Я делаю симпатичному младенцу «тики-тики», и он тоже доволен.

— Ева? Но где же Том? Как он? Надеюсь, что вы еще вместе? Все хорошо?

Ева улыбается счастливой улыбкой матери.

— Мы всегда вместе, и у нас всегда все будет хорошо. Разве ты не узнаешь, посмотри внимательно, кто правит самолетом? — Широко загримированная женщина улыбается. Я продолжаю оставаться с явным, ничего не понимающим выражением.

— Елена, но ведь это и есть Том, только теперь его зовут Баби или Бабетта.

— Ты что, сделал секс-чендж?

Том или Баби кивает головой, самолет попадает в небольшую воздушную яму, и Ева, прижимая зарыдавшего младенца, кричит:

— Осторожно!

Через минуту — все спокойно, и Бабетта просит дать ей сигарету.

Мы приземлились с женской мягкостью, думаю, что самолетик тоже был женского пола, иначе не могло и быть. Я расцеловалась со своими подругами, и мы договорились увидеться в пять часов на коктейле у Кити.

Белоснежная вилла Кити стоит на берегу океана, меня приветствует барское благополучие и уверенный запах денег. У Кити, как и полагается, полно приживалок и приживальщиков, все они ходят в черешневых платьях, летают чайками и нюхают кокаин. Мы сидим за длиннотелым столом, как всегда, моя роль надоедлива и жалка. Я — пришелец с чужой планеты и поэтому должна ответить за все.

— Елена? — спрашивает Кити, — в коммунистическом обществе бывают вот такие ланчи? Или вы едите только икру? — Все подобострастно хихикают.

— Кити, предлагаю вам открыть ресторан «Архипелаг Гулаг». Около дверей поставьте двух советских солдат с овчарками. Каждый входящий должен накалывать на штык не меньше ста долларов. Все официанты — в костюмах заключенных. Перед гостями в металлических мисках швыряют на стол черную икру, и водка плещется в поржавелые кружки. Клиентов должны оскорблять, но без рукоприкладства. Во время обеда — мюзикл, Фрэнк Синатра поет Stalin in the Night или Berias Time.[29] Успех гарантирован, это будет самое модное снобское место, «комплекс икры» у вас исчезнет, но, к сожалению, у вас не хватит фантазии, и вы так и будете продолжать ходить из одного дорот гого бара в другой и думать, что это и есть…

— …О да, у тебя есть чувство юмора, и ты — злая налить еще вина?

— Налить, Кити, я совсем не злая, разве вам не нравится идея?

Все начинают кричать, что идея гениальная и с осени ее нужно будет осуществить.

— Как ты долетела? — спрашивает старенькая лисичка Джейс, заедая свой вопрос куском непрожаренного стейка.

— Прекрасно. Они придут к нам чего-нибудь выпить в пять часов, оказывается, мы знакомы давно, но не узнали друг друга.

— Еще бы вы должны были узнать друг друга, этот фрик[30]… Ты, конечно, знаешь, что на Wall Street он занимал довольно хорошее положение, с его мнением считались, его уважали, теперь никто не знает, как себя вести, как смотреть на эту рожу… Кити! Кити! Ты слышишь? Она может сюда прийти, я имею в виду, черт… как ее зовут?.. ну… эту кубинку, — да, Ева, но этого или эту я отказываюсь принимать, и, чтобы не было неприятностей, пойди и предупреди ее… — Все это произнес с явным возмущением корректный чистый господин — муж Кити.

Кубинская Ева пришла одна. Она старалась улыбаться через силу, светские привычки ее не подвели, и она болтала так, как будто ничего не произошло, но ее серьезные глаза с маленькими точками грусти были слишком далеки от «прекрасной погоды» или от «новой восходящей звезды Голливуда». Незаметно для окружающих, мы перекинули друг другу невидимый мостик теплоты и побежали по нему медленными глотками холодного напитка, бокалы которого мы то поднимали, то опускали на террасный стол. «Тик-так, тик-так, — говорили плетеные кресла-качалки и похрустывали, словно кусок засахаренного печенья. — Человека не поняли, человека не поняли, тик-так, тик-так…»

Надо быть слишком подло влюбленным в себя, чтобы писать без стыда о самом себе. Тем только себя, извиняю, что не для того пишу, для чего все пишут, т. е. не для похвал читателя.

Достоевский. «Подросток»

— Влюблялись ли вы в женщин?

— Только однажды. Ее звали Пат.

Когда-то давно я написала стихи:

Собака лает на снег

А мне розы и смех…

Ты женат на женщине по имени Пат

Ты и сам патриций из плебеев

Ты — у кого-то большое горе

Нечаянная радость

Прошедшая юность

Несбыточная глупость…

Собака лает на снег

А мне розы и смех…

Я сидела одна в четырехэтажном особняке моего агента, который пригласил меня пожить у него, то ли из-за любви к славянам (он был венгр), то ли думая заработать на мне деньги (второе — более вероятно). Багаж не обременял меня.

Я вырвалась на свободу. Попутный ветер благоприятствовал. Мои матросы пили водку, ругались, но во время шторма не теряли присутствия духа. Мы шли по курсу и, молчаливые в своей уверенности, знали, что золотое руно достанется нам. И все же, капитану было тоскливо. Его худое тело, завернутое в капустный лист, слезливо косилось по сторонам. Его рубашка из крапивы была несвежей. Он не ел почти трое суток, но голод, как бы чтя его