Крутые парни и второй пол - Сьюзан Фрайман

Кэмпбелл) в качестве сексуального подарка от Джулиана (Джанкарло Эспозито). Дэп дает членам братства понять, что такое действие равносильно изнасилованию. Более того, я нахожу, что авторы фильма весьма осведомлены о братской любви, которая в понимании Седжвик подразумевает такой обмен. Так, например, в фильме есть комический момент, когда во время вечеринки в темном танцевальном зале двое мужчин, попытавшись обменяться партнершами под песню «Da Butt», в итоге «случайно» оказываются в объятиях друг у друга.

Хотя в «Школьных годах» показано, что черные женщины могут, к несчастью для себя, стать посредницами в гомосоциальном обмене, фильм занимает куда менее критическую позицию: изнасилование Джейн используется как орудие в войне против расовой несправедливости. Ли снимает эту сцену так, что ее больно смотреть, и, конечно же, сочувствует героине. Однако в то же самое время королева женского студенческого общества с более светлым оттенком кожи ассоциируется с превосходством белых и коррумпированной расовой политикой. Нам начинает казаться, что она заслуживает наказания и должна быть изгнана. При этом главный активист кампуса Дэп Данлоп гордится своей расовой чистотой. «Во мне нет ни капли белой крови, – говорит он, шутливо пародируя типичный африканский акцент, – я на сто процентов чист». Игнорируя столетия принудительного смешения рас, он выставляет Джейн и ее друзей достойными осуждения подражателями белым людям. И, хотя друзья Дэпа и поддразнивают его за столь несгибаемый африканизм, призыв фильма «очнуться», кажется, надо истолковывать как утверждение ценностей гордой расовой чистоты. «Школьные годы чудесные» призывают чернокожих очнуться от самоуспокоения и сотрудничества с правящим классом белых, длительная и грязная история которого практически полностью проецируется на женщину с более светлой кожей и прямыми волосами. Результатом становится гендерная политика и морализаторство на тему гендера. Так же как антиколониализм Саида, популистский гедонизм Росса, деструктивные спекуляции Гейтса о просторечиях, черный национализм в этом фильме – поданный как нечто вправду радикально и идеологически крутое – закодирован маскулинностью, во многом из-за ощутимого дистанцирования от женского присутствия, определяемого как нечто некрутое.

Все это объясняет, почему ужасающее унижение Джейн преподносится в фильме как заслуженное наказание и без должного сочувствия и почему (в отличие от ее коллеги-мужчины Джулиана) она остается за бортом охватывающего весь колледж в концовке фильма пробуждения солидарности между чернокожими. В то время как в этой утрированной сцене идеального афроамериканского сообщества все залито светом «нового дня», покинутая Джулианом и раздавленная Джейн остается в одиночестве темной комнаты. Подразумевается, что изнасилование и изгнание женщины с более светлым цветом кожи – это прорыв в борьбе за расовые свободы. Подобный образ мышления, я считаю, если не аналогичен позиции Элдриджа Кливера, то по крайней мере очень близок к ней: для Кливера белая женщина является преградой между черными мужчинами и их белыми хозяевами как своего рода роковой соблазн, что превращает ее изнасилование в «акт мятежа»[87],[88]. Так же, как и в «Военных потерях», подобное инстинктивное мышление снова превращает «чужое» женское тело в трофей, вручаемый за победу над врагом-мужчиной.

Итак, в сценариях 3 и 4 сопротивление чернокожих мужчин господству белых реализуется через унижение черных женщин и через унижение белых / более светлокожих женщин, которые, помимо всего прочего, обвиняются в выступлении за привилегии белых. И даже такая мощная антирасистская аргументация, как у Спайка Ли, в этом смысле оказывается аналогичной гендерной политике 1 и 2 сценариев, низводя черных и белых женщин, объективируя их как ничейную территорию, лежащую между мужчинами. Идеологически такой образ мышления раздирается внутренними противоречиями. Революционный в вопросах расы, конвенциональный в вопросах гендера, он как прерывает, так и продолжает рассмотренные выше творения белых мужчин. Заблуждение черного рыцаря аналогично заблуждению белого, так как в обоих случаях изнасилование оказывается одинаково подходящим орудием войны. Однако, несмотря на структурное сходство, я хочу подчеркнуть, что не собираюсь просто смешивать черный сексизм с сексизмом белых. Вместо этого я бы хотела подчеркнуть не столько сходство, сколько взаимосвязь черной и белой конструкций маскулинности. Наличие белых насильников ведет к появлению черного рыцарства, в то время как белое рыцарство фактически провоцирует ответное использование изнасилования как орудия расовой самообороны. То, что кажется простой симметрией параллельных сексистских позиций, вполне вероятно, обусловлено причинно-следственной связью между расовой политикой белой маскулинности и ответной реакцией на нее со стороны чернокожих. Таким образом, отношения между позицией черных и белых по этому вопросу не подчинены симметрии, а скорее крестообразны – и середина этого креста полыхает в огне.

Сценарий 5: Шарлин Хантер-Галт

На протяжении 1980-х, а потом 1990-х, Шарлин Хантер-Галт из новостной программы Макнила/Лерера, выходившей на PBS, каждый вечер на всю страну выступала как женщина между мужчинами. До тех пор, пока Макнил не ушел на пенсию в 1995 году, Хантер-Галт добавляла некой многомерности к посредственности Робина Макнила и Джима Лерера. Они вели шоу, а она как будто бы была ведущей для них самих. С июля 1990-го по май 1991-го, когда началась война в Персидском заливе, Хантер-Галт, как и все мы, оказалась меж двух огней, пытаясь втиснуться в узкий зазор между Джорджем Бушем-старшим и Саддамом Хусейном[89]. Нет момента более выгодного для женщины, чтобы улучшить свою позицию, чем военное время, – это особенно четко показали войны ХX века, в которых роли мужчин и женщин были неустойчивы, как никогда ранее. Я завершаю эту главу анализом серии телевизионных интервью, взятых в обозначенный период военного конфликта, развивавшегося вскоре после выхода фильмов и «дела бегуньи из Центрального парка», о которых шла речь выше. Эти интервью, взятые Хантер-Галт у трех американских летчиц – Сьюзан Браун, Терезы Коллье и Прейон Мид, – помогут, как я надеюсь, очертить геометрию расы и пола, выходящую за рамки вышеизложенных примеров[90].

Хантер-Галт оказалась на Ближнем Востоке в те тревожные последние недели перед началом войны, когда мужская агрессия еще не захлестнула регион полностью. Я вспоминаю кадры, где она шагает по песку и явно чувствует себя уверенно среди профессиональных солдат, готовящихся к сражению. Без студийного лоска ее одежда и волосы выглядят растрепанными. Она берет интервью на базе в Дехране, Саудовская Аравия, и ей вполне комфортно в штанах, свитере и черных очках. Летчицы одеты в камуфляж, на ногах армейские ботинки. Они сидят или опираются на военные автомобили, а на заднем плане видны и слышны самолеты. Две героини репортажа белые, две черные. Бледная рыжеволосая Сьюзан, блондинка Прейон, Шарлин с волосами цвета меда и темнокожая Тереза кажутся настоящей палитрой женского разнообразия и образцом сплоченности. Меня, конечно же, поразило, что в новостях показали женщин, окруженных не мужчинами, а