Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

традиции — достояние всего населения. Они — потомки гуситов, которые боролись за свои убеждения и свободу. Кровь этих предков еще и поныне течет в жилах сынов, родившихся столетия спустя. Духовное наследие не может быть разрушено. Решающим остается то, за что плечом к плечу боролись сотни лет назад.

Подлинной борьбой народов всегда была борьба за убеждения и свободу. Иной борьбы нет и быть не может. Ни один народ по собственной воле не нападал на другой, ни один не считал грабеж и завоевания своим кровным делом. Народы всегда знали, что им хватило бы и собственной земли, если бы только она была справедливо распределена и если бы плоды груда попадали в руки тому, кто трудится.

Первое условие — свобода. Лишь свободный народ может завоевать свои права. Поэтому подлинно народной борьбой является только борьба народов за свои убеждения и свободу.

Памятник этой борьбы — культура. Понятие «культура» означает заботу, заботу о людях, а отнюдь не баловство и праздность. За свободу борются словом и мечом. Но удару меча борцов за свободу всегда предшествовала рана, нанесенная словом. С другой стороны, за всякой освободительной борьбой следовала великая литература.

У истоков гуманизма стоят такие закованные в броню люди, как Гуттен.

Немцы, как и другие народы, имеют более поздние памятники своего освободительного движения в произведениях своих классиков.

Мыслители и писатели-классики являются исполнителями воли истории. Глубочайшие переживания своего народа они осмысливают идейно, увековечивая требования человека. Эти требования человека — свобода и через свободу — достижение счастья на земле. Гете начал с Геца — воина, идущего с народом. Последний образ Гете — это старый Фауст, наиболее полное олицетворение человека. Культура есть забота о человеке, и когда она представляла собой ценность, то «это был плод трудов и усилий». Гуттен и Фауст, Гец и Гете — все это имена, напоминающие нам о жесточайших боях.

Ненавистники и гонители культуры знают что творят. Тупой инстинкт подсказывает им, что человечество своими духовными богатствами свидетельствует против них. Где бы они ни появились, первым их врагом всегда будет борец за культуру. Свободные еще народы взирают ныне на Вену, являющую пример того, что значит попасть под иго человеконенавистников. Опасность заключается не только в том, что отдельные ученые, если их не выкупает за наличные содрогающаяся от ужаса заграница, умирают мученической смертью. Опасность — в общем унижении, в закабалении, в наступающих сумерках, в духовной смерти. Прежде всего в духовной смерти. То что следует потом, это — бойня, зверское унижение плоти в гнусных войнах.

Мы переживаем решающие дни. Пусть каждый для себя решит, что делать. Тот, кто пойдет на компромисс со своей совестью, тот, кто ищет личной свободы, стоит на краю бездны. Пусть каждый для себя решит, с кем он. Либо утверждать себя, унаследовав культуру, либо от всего отказаться.

Культура никогда не была спокойным развлечением и ныне меньше, чем когда-либо, является им. Пусть каждый думает о ее защите, защите до последней капли крови.

Отрадно видеть, что цивилизация и гуманизм далеко не считают себя побежденными. Напротив, атака ненависти лишь вселяет в них новое мужество.

В далекой Аргентине свободная немецкая школа празднует окончание строительства собственного школьного здания. Школа была основана и росла несмотря на преследования, бойкот и «покушения агентов» Третьей империи. Снова пришли времена, когда, подобно немецким гуманистам XVI столетия, мы должны бороться за распространение науки.

Почти одновременно Рейхенберг празднует день народной культуры — это совместное выступление немцев и чехов в защиту своей цивилизации.

МИР

а Всемирный конгресс мира, состоявшийся в Брюсселе с 3 по 6 сентября, была приглашена одна нацистская организация под названием «Немецкое общество по изучению Лиги наций». Она не дала своего согласия, и ее больше не ждут. По-видимому, она сообразила или могла сообразить, что мир и национал-социализм — понятия несовместимые. Этим силам не суждено встречаться друг с другом на мирных конгрессах. Если восторжествует коллективный, демократический мир, то национал-социализму в нем не будет места. Если же случится непоправимое и одержит верх национал-социализм, то тогда уж не понадобятся никакие мирные переговоры и договора, — со всеми хлопотами об установлении справедливого мира между равноправными народами будет покончено раз и навсегда.

У нацистов тоже имеется свое представление о «мире», раз уж они переняли это слово. Оно тесно связано с их заветной мечтой о тотальной войне. Они имеют в виду тот мир, который они продиктуют после своей тотальной победы. Этот мир будет стоить западным державам прежде всего их ранга «великих держав». Советский Союз расчленят на куски, а вся Европа станет добычей сильнейшего. Сильнейшим, вернее единственно сильным, в понятии нацистов будет тот, кто удержится на ногах среди развалин. Европа перестанет существовать, прекратится ее деятельность, самостоятельная жизнь, и под конец даже сотрутся последние воспоминания о ее былой силе. Тот же, кто поработит Европу и за кем она отныне должна будет лишь слепо двигаться по пути, предначертанном его сверхчеловеческой судьбой, эта так называемая личность и сама никогда не поймет того, что она натворила.

Природа этой личности имеет несомненное значение при рассмотрении вопроса; однако прежде всего нас интересуют установленные факты. Нацистско-милитаристская Германия налицо. Она вооружилась и считает себя сильной, как никогда. Разорив страну непомерными вооружениями, придавив ее тяжким бременем, ее хозяева воображают, что с корнем вырвали дух свободы, ведь их цель — завоевание мира. Доказательства с каждым днем становятся все очевиднее. Они записаны в меморандуме; немецкая антифашистская оппозиция точнейшим образом доводит все до сведения Всемирного конгресса мира. Доказательства таковы, что лучше и желать нельзя: военная подготовка, идеологическая подготовка, и в промежутках — экономическая и дипломатическая, — одна возмутительнее другой. Меморандум срывает эти маски.

Всю экономику нацисты подчинили поставленной цели: не дать жить одному народу, чтобы истребить другие. Это — экономика войны. Уже теперь они начали тренировать народ в ограничениях; ведь потом, во время войны, он будет отрезан от всего мира, — это ими предусмотрено. Впрочем, они идут и на уступки: тотальное решение проблемы привело бы к тому, что слишком много людей умерло бы от голода прежде, чем их смогли бы использовать на войне. И как бы точно они ни старались следовать этому принципу, сущность его от этого не изменится, этот принцип — принудительная нищета. Управляемая нищета, само собой разумеется, никоим образом не отражается на жизненном уровне тех, кто ею управляет. Напротив, если до захвата власти они кое-как перебивались, то теперь для них настала