XX век. Уроки истории. 1900-1939 - Егор Станиславович Холмогоров

надо было стать пионером-героем, но вот в мирное время подвигов Павлика Морозова или гайдаровского барабанщика Серёжи от нас в 1980-е уже никто не требовал. Даже тимуровцем быть не обязательно. Мы были маленькие дети, нам подавай гулять.

Иное дело комсомол — это была серьёзная политическая организация, истории которой была посвящена лежавшая дома толстая книжка с картинками. Комсомольцы сражались на фронтах гражданской войны, строили домны и поднимали колхозы в пору первых пятилеток, отважно уходили добровольцами на фронт, восстанавливали разрушенные после войны города… После войны по комсомольской путевке отправлялись поднимать Целину и строить Братскую ГЭС и БАМ — последнее, это, конечно, уже были подвиги второго сорта, по сравнению с революцией и войной, к тому же знакомые семьи намекали, что в яростных стройотрядах неплохо платят.

Но всё-таки из каждого репродуктора гремело пахмутовское: «Любовь, Комсомол и Весна» — почему-то пионерскими голосами. Комсомол служил своеобразным обязательным приложением к молодости. Хочешь пахнущих свежестью девушек со взволнованно вздымающейся грудью — клади в карман комсомольский билет. Здесь смутно таилась какая-то засада.

Образы обещанных девушек представляла картина Сергея Григорьева «Приём в комсомол». Картина, разумеется, тиражировалась всюду в версии «после ХХ съезда» — бюст Сталина в углу картины был старательно замазан. Но главное-то оставалось — юная девушка в скромненьком школьном фартучке стоит со сведенными руками под то ли доброжелательными, то ли иронически-насмешливыми и в любом случае оценивающими взглядами членов бюро комсомола. На переднем плане роскошная блондинка «не нашего полета птица», дальше подперла лицо кулаком некрасивая полнолицая — понятно, что активистка. Сбоку злоглазый чернявый мальчишка во френчике. А нависает над всем элегантный блондин в двубортном костюме, разглядывающий кандидатку. Он явно тут главный.

Не знаю, осознанно Григорьев воспроизвел композицию классического ориенталистского сюжета «Продажа рабыни», вдохновившего сотни художников от Жерома до Верещагина, воздержавшись, конечно, от раздевания модели… Или же это получилось помимо его воли, но это передавало тот момент ужаса, который смущал меня в комсомоле. Чувство непринадлежности себе, подвластности коллективу, причем не абстрактному коллективу, а в лице вот этих конкретных членов бюро, которые могут тебя возненавидеть (или возлюбить, что не всегда бывает лучше) — всё это изрядно пугало.

В 12 лет оказавшись в больнице по случаю удаления гланд в декабрьский 1987 года день заключения договора о РСМД, я вскоре обнаружил, что моя стивенсоновская «Черная стрела» удивительно быстро закончилась и не оставалось никакого другого выхода, кроме как читать кем-то забытый на тумбочке роман из жизни комсомольцев. Главный отрицательный герой там играл на гитаре, а в итоге обманул девушку, но коллектив за аморальный поступок его примерно наказал. Строительно-производственному процессу в книге уделялось минимум места, почти всё было сосредоточено на личных отношениях. И вновь было жутковато от того, что коллектив тут «причём».

По счастью, испытывать комсомол на себе лично не пришлось. Все годы моего отрочества перестройка развивалась с неумолимостью и комсомол пал первой жертвой «гласности» — кроме как с пренебрежением отзываться комсомольцах в банях было не принято. Клубы, конечно, по звонкам сверху снимали с проката анонсированное «ЧП районного масштаба», но комсомольцев всё равно почти все в поколении перестройки презирали. И очень сильно удивились, когда оказалось, что именно к таким «комсомольцам» перешла изрядная часть национальной собственности и ими в значительной степени оказались укомплектованы ряды новых ельцинских олигархов — Ходорковский, Потанин, Авен… Интересно, что многие украинские деятели прошли ту же школу: Александр Турчинов, Олег Тягнибок, Ирина Фарион.

Что же всем этим интересным людям, равно как и многим другим (судя по торжественности празднования, создающей впечатление, что мы и по сей день живем в Советском Союзе), так нравилось в организации, которая так ужасала в детстве меня?

Ответ я нашел много лет спустя в книге Н. Валентинова «Штурм небес», посвященной антирелигиозной политике в первые годы советской власти. Ленинский комсомол был одним из главных героев этой книги и показал себя во весь рост. Тогда и стало понятно, для чего вообще понадобилось учреждать эту организацию.

Антирелигиозная политика была одним из важнейших направлений в первые годы советской власти, идеологическим сломом через колено всей «толстозадой Руси». Однако даже коммунисты, не говоря уж о беспартийных рабочих и хоть немного не голоштанных крестьянах, участвовали в этой политике неохотно. «Найти у нас в деревне коммуниста, у которого бы не висела в избе икона — большая редкость», — жаловался в газете «Известия» корреспондент из Тульской губернии (Валентинов 1925: 133).

Мало того, даже молодые люди, в частности красноармейцы, которых удавалось привлечь к кощунствам, жили под постоянным прессом традиции своих семей, должны были уважать верующих мамок и мнение односельчан. «Один молодой красноармеец рассказывал про то, как в праздник за столом не перекрестился и задумал вступить с матерью в спор по этому вопросу. Мать покончила религиозный диспут ударом горячей ложки с кашей по его красноармейскому лбу…», — жаловалась советская газета и призывала: «Не бойтесь мамкиной ложки!» (Валентинов 1925: 146). Однако как не бояться, если с мамкой жить, при помощи мамкиной жениться, если весь многовековой уклад русской жизни держался на богомольной мамке.

Требовался особый способ, особая структура, которая сможет вырвать молодых людей из-под власти «мамкиной ложки» и направить на такие жуткие и бесстыдные дела, на которые не решился бы ни один уважающий себя коммунист из великороссов. Здесь-то и сыграл свою роль комсомол — новая жизненная среда, крепкая товарищеская сплотка, коллективизм, причудливо сочетающий обобществление быта и крайнюю распущенность. Свободные отношения с девушками, тоже вырвавшимися из-под мамкиной опеки. Тело комсомолки-товарки служило своего рода наградой за кощунства и бесчинства.

Этому аспекту ранней комсомольской жизни посвящена была в 1920-е обширная литература «без черемухи» — и одноименный рассказ Пантелеймона Романова, и «Луна с правой стороны» Сергея Малашкина, и «Собачий переулок» Льва Гумилевского, и многие другие произведения. Фактически женщины превратились в сексуальных рабынь для отрядов «штурмовиков небес». «Совсем недавно, — отмечала в 1927 г. комсомолка Л. Каган, — встретив комсомолку или беспартийную девушку в чисто выглаженной кофточке, с завязанным галстуком и в вычищенных туфлях, ей презрительно бросали “мещанка”. Часто парень, приставая к девушкам и получая отказ, не примиряясь с этим, начинает травлю этой “мещанки”, приводящую девушку в таких случаях или к уступке в притязаниях парней, или к выходу из союза…».

Оторванные наконец от мамки и хорошо мотивированные главным завоеванием первых лет революции — свободной любовью, «комсомольцы двадцатых» штурмовали небеса с увлечением и азартом, так что ухитрялись иной раз вызывать отвращение даже у старших партийных товарищей, не говоря уж об обычных