Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонович Платонов

бы тогда, если бы ребенка выкормила волчица в лесу, а когда он подрос и ушел бы от нее, то построил бы курень на реке, ел бы траву, а потом стал охотником, а потом пришел в города и одолел все книги и всякое человеческое знание, т. е. стал бы сам человеком, развил бы до конца ту возможность, которую он имеет по рождению от отца – человека.

Но искусственное воспитание должно только создать такие условия и дать свободу кипению органических и исторических сил в ребенке при росте.

Создание из клуба школы есть самый хороший и короткий путь. Тут отчасти выдерживается такой принцип исследовательской естественной, органической педагогии. Клуб и школа должны совмещаться не только временно, потому что школа произошла из клуба. Дальше школа должна очищаться, и все меньше становиться клубом, и все больше быть школой. Знание все меньше должно становиться игрой, радостным случайным опытом, и все больше системой, организованным познающим усилием, нарочным целесообразным опытом.

Перед устройством такой чисто коммунистической школы, какая будет в Доме Коммунистов, совет воспитателей должен произвести огромную работу: все должно быть пересмотрено и подвергнуто критике.

Но детский клуб училищем не станет, а превратится в школу, и бывшие учителя туда не проберутся. Он станет зародышем красной культуры, культуры сознания. Предстоит очень большой труд, его надо проделать самим, ибо никакая инструкция Наркомпроса не поможет. Надо пересмотреть все области знания, самую их сущность, и изменить их, ибо между арифметикой гимназической и арифметикой марксистской широкая глубина, а история Иловайского и коммунистическая история (я везде разумею разницу точек зрения) есть православие и наука – несовместимые вещи.

Клуб-школа при Доме Коммунистов должна стать самой коммунистической школой в губернии, началом великого перерождения педагогии, отрядом Октября культуры.

«Чтобы стать гением будущего…»

Чтобы стать гением будущего, надо быть академиком прошлого.

Чтобы чуять бурю, надо иметь в себе знание тишины.

Задача ученика – постичь учителя и вырасти выше его на одну голову.

Учитель – орудие ученика. Буржуазия – орудие обучения пролетариата.

Учитель всех – прошлое.

Прошлое – фундамент будущего. Отрицание его – дурость и мелководие.

Искусство – познание чувствами, оно есть логика чистого, абсолютного чувства.

Кто ничего не знает и не умеет думать, тот великий художник. А тот, кто ненавидит искусство, выше художника.

Прошлое – потенциальное будущее, как в минуте – все времена. Секунда – причина вечности.

В мире столько вещей, сколько концов в бесконечности, и каждая вещь ищет нашего познания.

Мы довольные, потому что можем делать, что захотим.

Кто придет раньше, кто придет позже, но все встретятся.

От родившегося ничего не требуется, кроме радости. Вселенная тянется к нам, а мы ее оттолкнем.

Все вещи смеются.

Душа мира – удивление.

Товарищ, нам пора перестать говорить: мы все понимаем.

Слово – знак бессилия, как и действие. Наша судьба – безмолвное знание. Но и через знание мы должны переступить.

Лучше всего быть ничем, тогда через тебя может протекать все. Пустота не имеет сопротивления, и вся вселенная – в пустоте.

Мы ищем возлюбленную – последнюю истину. Ее не надо ни искать, ни желать, тогда она придет сама.

Вечное отречение, быть нищим у нищих – это мы.

Если вселенная – невеста, поющая звезда, то мы выше ее – она вся в нас, и у нас еще осталось много места.

Душа человека – неприличное животное

(Фельетон о стервецах)

1. Рассуждение о СУТИ дела

Фельетон – это, в сущности, маленький манифест только что рожденного не по своей воле бандита, а по воле своих свах и бабушек: «исторической необходимости», «естественного хода вещей», «действительности» и прочих старых блудниц и гоморрщиц. Причем иногда, и чаще всего коммунист, вдруг ощущает себя как бандита и в сердце его радостно и свободно начинает выть справедливый чудесный зверь. Такой «коммунист» кажется всем неприличным: у него оголилась душа, он начинает смеяться, надевает обыкновенные штаны и уходит «домой» – в цех.

– Товарищ! – говорят ему. – Надо жить только в гостиных и залах души. А ты живешь в клозете. Опомнись, брат. Не смотри чертом… Не собирай нищих за городом. Ты думаешь, они способны направить революцию. Нет, брат, оставь; не тряси штанами нищими, мы и брюки видали…

И они замолчали. Другой, что говорил, ушел. Остался один, у кого в сердце зверь и душа свободна от белья и сапогов приличий. Он видел остро и радостно. Его тело скрипело под напором крови и горело, как огнедышащий вулкан. В голове танцевали четкие фигуры развратных мыслей. Он был один, один – с неисчислимыми массами неведомых, идущих к нему товарищей, решивших взорвать мир без определенной цели, без программ и политики, а ради самих себя, ради своей страсти к невозможному…

Он увидел весь мир во всем его приличии и свою душу во всем ее неприличии. Первое дело он снял шляпу жизни – жену – и отпустил ее домой, в деревню. Пусть песни вечером поёт. Он и песню для неё сочинил и посвятил её ей.

Теперь он глядел на старую жабу – действительность, – и от её мелочей у него нутро затихало.

Он же был динамитом действительности и радовался своей справедливости.

Подойдет его время. Пока же он и спит, и обедает в клозете жизни – своей душе.

Он знал одно: эти мелочи – вся истина жизни. Идеал, дух и прочие юбки старых дев – это суть только заблуждающаяся материя.

2. Революционер в полном облачении

Площадь. Красные войска, рабочие, женщины, дети. После дождя вся земля под стеклом. Гремит и движется под солнцем живая революция. Никто не верит, что есть невозможное.

Парад. Черные чертики – фотографы – снимают пролетариат. Люди в полном облачении, т. е. галифе, нагане, коже и т. д., устанавливают порядок, чтобы было приличное лицо у революции.

К суетящейся хохочущей толпе, повторившей на квадратной сажени Октябрь, подскакивает официальный революционер, бритый и даже слегка напудренный. Так чуть-чуть, чтобы нос не блестел

– Осади, осади назад – говорят вам.

Рабочие и женщины осадили. Они вполне поняли, революция затихла. Галифе скакнуло дальше.

Революция сменилась «порядком» и парадом.

3. Мертвые ДУШИ в советской бричке

Едет советская бричка. В ней солидный мужчина, разбрюзгшая на ворованных харчах барыня, кучер и кобелек.

Это едут по всем мостовым, улицам и переулкам мертвые души в советских бричках. Едут и едут, никак не доедут. А ведь, доедут – придет время. Доедут до рабочего ада, и им там воткнут железный шток сквозь пупок.