Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

Шотландии, так и с агрессивной экспансионистской традицией Британской империи[989]. «Недостаток внутренних возможностей» вел к «национальной традиции… поиска этих возможностей за границей для того, чтобы стать богаче»[990]. Нил Асчерсон также вторит идее о древней традиции шотландской эмиграции[991]. Очевидно, что эта традиция может быть объяснена сохранением на протяжении долгого времени коллективной идентичности, основанной на традиционных клановых отношениях и родовой солидарности. С одной стороны, традиции корпоративизма способствовали тому, что порой уезжали представители целого клана, а, с другой, и, возможно, это еще более важно, клановые связи способствовали взаимопомощи на новом месте, а, значит, облегчали процесс интеграции к новым условиям. Социокультурный корпоративизм неизбежно усиливался незначительной пропорцией шотландцев в рамках британской нации, превращаясь в коллективное эго маленькой нации, зачастую значительно преувеличенное.

Действительно имперский опыт был гораздо более разнообразным, чем это принято показывать в исследованиях, и среди тех, кто уехал, было несчетное количество вернувшихся ни с чем. Исследование Майкла Фрая наиболее показательно с точки зрения того, насколько противоречиво могли складываться судьбы эмигрировавших, и более того, далеко не все шотландцы являлись носителями христианских ценностей и принципов развивающейся индустриальной цивилизации. Однако, несмотря на это, важно было, как империя воспринималась и самими шотландцами, и окружающим миром, который оценивал ее роль для развития Шотландии, а в мире «империя была основой процветания шотландской нации»[992].

В распространении имперского опыта важен был и религиозный аспект. Религия среди факторов национальной идентичности в Шотландии всегда играла ключевую роль, связывая, с одной стороны, нитями протестантизма Англию и Шотландию, и, с другой стороны, способствуя формированию особой пресвитерианской шотландской национальной идентичности. Религиозный фактор является одной из основ формирования национальной идентичности, что демонстрирует история многих государств периода Нового времени. Как бы то ни было, роль пресвитерианизма стала основой для многочисленных дебатов по истории шотландской идентичности. В частности К. Браун свидетельствует, что религиозное многообразие Шотландии являлось скорее фактором, препятствующим становлению единой идентичности, и предлагает при изучении идентичности перенести акцент на общие протестантские корни, объединяющие английскую и шотландскую идентичности[993]. Р. Финли также обращает внимание на то, что религия была фактором объединяющим, несмотря на то, что Шотландия в религиозном плане обладала целым рядом особенностей. К. Кид признает, что шотландский пресвитерианизм играл важную роль в «артикулировании шотландского чувства особости»[994].

Важная часть шотландского имперского опыта заключалась в возможности экспортировать пресвитерианскую религию, как посредством «колониальных церквей» для белых поселенцев, так и в процессе выполнения миссионерской роли и распространения истинной религии среди коренного населения. Посредством империи шотландцы могли выражать свою уверенность в том, что богом им уготована особая миссия, заключающаяся в том, чтобы играть ведущую роль среди британских протестантских народов, и теперь выходцы из Каледонии должны способствовать распространению этой веры по всему миру[995]. Особая религиозная идентичность шотландцев обуславливала как их роль в империи, так и постоянное соперничество с Англией, что основывалось на «динамичном пресвитерианском демократическом этосе, обуславливавшем более эгалитаристкую ориентацию, направленную против привилегий в системе образования и в праве»[996]. Более того, для шотландской идентичности было важно и то, что несмотря на свою лояльность империи и унии, северо-британцы отвергали какую-либо иерархию церквей, что делало их религиозную идентичность полностью независимой. А учитывая то, что религия была ключевым компонентом для имперски мыслящих шотландцев, это непосредственным образом подтверждало их ведущую роль в империи и отношениях с Англией. Выполняя свою миссию среди «диких народов», пресвитерианская церковь способствовала распространению образования, что было ее вкладом в «цивилизаторскую миссию империализма». Это миссионерское движение в колониях было важно еще и потому, что уводило внимание от религиозных отличий, существовавших внутри самой Британии, делая религию фактором внутренней консолидации. Церковь, таким образом, была важным компонентом конструирования идентичности не только внутри самой Шотландии, но и в империи.

Пик шотландского миссионерского движения в колониях приходится на период между 1874 и 1914 гг., когда не было и одной шотландской конгрегации, которая не обзавелась бы десятками проповедников, несущих истинную религию в массы туземного населения. Хотя церковь и в колониях сталкивалась с ослаблением веры, в том числе и среди выходцев из Старого Света. Ее миссионерская деятельность была успешна только тогда, когда поддерживалась имперской администрацией. Шотландская церковь отправила своего первого миссионера в Индию, которым стал Александр Дуф, в 1829 г., почти через сорок лет после того, как в Англии было основано миссионерское общество по распространению религий в колониях. Более чем за тридцать лет до того идея о мессионерской деятельности в колониях была высказана впервые, и шотландские религиозные агитаторы были едины в том, что «распространение знания святого Евангелия среди варваров и диких нацией выглядит крайне абсурдно и даже противоестественно, поскольку противоречит самому закону природы». Этот закон природы, согласно лорду Монбоддо, умеренному пресвитерианскому судье, обладающему антропологическими познаниями, предопределил близость чернокожего и орангутанга и соответствует тому, что требует господь[997]. Когда шотландцы отправлялись на границу цивилизации и варварства, они, как Роберт Моффат или как его будущий зять Дэвид Ливингстон, действовали от имени Лондонского миссионерского общества, и цели шотландских миссионеров были довольно далеки от эмоциональных и исключительно религиозных чувств. Дуф, отправляясь в Индию, основной своей целью видел налаживание системы образования для представителей шотландского среднего класса, намереваясь реализовывать свои намерения совместно с правительственными чиновниками. Об успешности этой миссии свидетельствует тот факт, что несколько лет спустя, в 1835 г., церковные колледжи в Индии стали непременной частью правительственной системы в колониях. Несмотря на церковный раскол 1843 г., в котором миссионеры приняли участие, отделившись от шотландской церкви и присоединившись к Свободной церкви, момент не был упущен.

В Свободной церкви были миссионеры, но не было миссий, а в традиционной шотландской церкви были миссии, но не было миссионеров. С финансовыми сложностями сталкивались и одна, и вторая церкви, но свободной церкви удавалось их преодолевать более успешно. Сам Дуф, оставив основанные им в Индии колледжи на попечение Церкви Шотландии, при поддержке Свободной церкви основал новые, распространив эту практику и на южную Африку, где под покровительством Ловедейла Миссионерское общество Глазго в 1824 г. основало семинарию. При участии медицинских миссий, в которых университет Эдинбурга играл главную роль, миссионерское движение выполняло функцию «распространения социального образования».

Вслед за основанными миссиями двигались сотни шотландцев, которые порой вступали в конфликты с местными населением и представителями других европейских народов, как это было с шотландцами, пришедшими вслед за Ливингстоном и начавшими сражаться с португальцами. Вслед за ними шла Торговая корпорация африканских озер, действовавшая в интересах шотландцев, которая добилась сглаживания конфликта, но войны 1885–1896 гг.