Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

раввинистической литературе после Талмуда тысячу раз упоминается о «жене» мужчины, но никогда — о его «женах». Около 1000 года рабби Гершом бен Иуда из Майнца издал указ об отлучении любого полигамного еврея; вскоре после этого во всей Европе, кроме Испании, полигамия и наложничество почти исчезли среди евреев. Однако продолжали иметь место случаи, когда бесплодная в течение десяти лет после свадьбы жена позволяла своему мужу взять наложницу или дополнительную жену;92 родство было жизненно важным. Тот же указ Гершома отменил старое право мужа разводиться с женой без ее согласия или вины. Вероятно, разводы в средневековом еврействе случались реже, чем в современной Америке.

Несмотря на сравнительную слабость брачных уз в законе, семья была спасительным центром еврейской жизни. Внешняя опасность приносила внутреннее единство; и враждебные свидетели говорят о «теплоте и достоинстве… вдумчивости, внимательности, родительской и братской привязанности», которыми была отмечена и отмечена еврейская семья.94 Молодой муж, слившись с женой в труде, радостях и невзгодах, глубоко привязывался к ней как к части своего большого «я»; он становился отцом, и дети, растущие вокруг него, стимулировали его резервную энергию и вызывали глубочайшую преданность. Вероятно, до брака он не знал ни одной женщины в плотских отношениях, и в столь маленькой и тесной общине у него было мало шансов на неверность после этого. Почти с самого рождения он экономил, чтобы обеспечить приданое для дочерей и брачный контракт для сыновей; и он считал само собой разумеющимся, что должен поддерживать их в первые годы супружеской жизни; это казалось мудрее, чем позволить молодежи десятилетием распущенности подготовиться к ограничениям моногамии. Во многих случаях жених переезжал жить к невесте в дом ее отца, что редко приносило счастье. Власть старшего отца в доме была почти такой же абсолютной, как в республиканском Риме. Он мог отлучить своих детей от дома, мог бить жену в пределах разумного; если он наносил ей серьезную травму, община штрафовала его на пределе его возможностей. Обычно его власть осуществлялась с суровостью, которая никогда не скрывала страстной любви.

Положение женщины было низким с юридической точки зрения и высоким с моральной. Как и Платон, еврей благодарил Бога за то, что не родился женщиной; а женщина смиренно отвечала: «Я благодарю Бога за то, что я создана по Его воле».95 В синагоге женщины занимали отдельное место на галерее или позади мужчин — неуклюжий комплимент их отвлекающим чарам; и их нельзя было учитывать при составлении кворума. Песни, восхваляющие женскую красоту, считались неприличными, хотя Талмуд их разрешал.96 Флирт, если и был, то только по переписке; публичные разговоры между полами — даже между мужем и женой — были запрещены раввинами.97 Танцы были разрешены, но только женщине с женщиной, а мужчине с мужчиной.98 В то время как муж по закону был единственным наследником своей жены, вдова не наследовала от мужа; после его смерти она получала сумму, эквивалентную ее приданому и брачному договору; в остальном ее сыновья, естественные наследники, должны были достойно содержать ее. Дочери наследовали только в случае отсутствия сыновей; в противном случае они должны были полагаться на братскую привязанность, которая редко подводила.99 Девочек не отдавали в школу: в их случае небольшие знания считались особенно опасными. Однако им разрешалось учиться в частном порядке; мы слышали о нескольких женщинах, которые читали публичные лекции по Закону — правда, иногда лектор отгораживалась от слушателей.100Несмотря на все физические и юридические недостатки, достойная еврейская женщина получала после замужества полный почет и преданность. Иуда бен Моисей ибн Тиббон (1170) с одобрением цитирует мусульманского мудреца: «Никто, кроме почетных, не почитает женщин, никто, кроме презренных, не презирает их».101

Родительские отношения были более совершенными, чем супружеские. Иудей, с тщеславием обывателя, гордился своей репродуктивной способностью и своими детьми; самую торжественную клятву он давал, прикладывая руку к яичкам того, кто получал залог; отсюда и слово «свидетельство». Каждому мужчине предписывалось иметь не менее двух детей; обычно их было больше. Ребенок почитался как гость с небес, ангел во плоти. Отец почитался почти как наместник Бога; сын стоял в присутствии отца до тех пор, пока ему не предлагали сесть, и оказывал ему заботливое послушание, вполне соответствующее гордости юности. Во время обряда обрезания мальчик посвящался Яхве по завету Авраама, и каждая семья считала своим долгом подготовить одного сына для раввината. Когда мальчику исполнялось тринадцать лет, он вступал в зрелый возраст и вступал во все обязательства Закона, проходя торжественную церемонию конфирмации.* Религия накладывала свой отпечаток благоговения и святости на каждый этап развития и облегчала родительские обязанности.

4. Религия

Подобным образом религия выступала в роли духовного полицейского, контролирующего каждую фазу морального кодекса. Несомненно, в Законе находили лазейки и придумывали юридические фикции, чтобы восстановить свободу адаптации, необходимую предприимчивому народу. Но, по-видимому, средневековый еврей в целом воспринимал Закон как оплот, спасающий его не только от вечного проклятия, но и, что более заметно, от распада группы. Закон преследовал его на каждом шагу, но он почитал его как дом и школу своего роста, как жизненную среду своей жизни.

Каждый дом в иудаизме был церковью, каждая школа — храмом, каждый отец — священником. Молитвы и ритуалы синагоги имели свои более краткие аналоги в доме. Там отмечались посты и праздники веры с воспитательными церемониями, связывающими настоящее с прошлым, живых с умершими и еще не родившимися. Каждую пятницу, накануне субботы, отец созывал вокруг себя жену, детей и слуг, благословлял их по отдельности и возглавлял молитвы, религиозные чтения и священные песни. К косяку двери каждой главной комнаты прикреплялась трубка (мезуза), содержащая пергаментный свиток с двумя отрывками из Второзакония (vi, 4–9; xi, 13–21), напоминающими еврею, что его Бог един и его надо любить «всем сердцем твоим, и душой, и силой». С четырех лет ребенка приводили в синагогу, и там религия накладывала на него отпечаток в самые ранние годы его становления.

Синагога была не просто храмом, а социальным центром еврейской общины; синагога, как и экклесия, синод и колледж, означала собрание, конгрегацию. В дохристианские времена это была, по сути, школа; ашкеназские евреи до сих пор называют ее Schule. В эпоху Рассеяния оно выполняло самые разнообразные функции. В некоторых синагогах было принято публиковать в субботу решения, принятые бет-дином в течение недели; собирать налоги, объявлять о потерянных вещах, принимать жалобы одного члена на