Я была в твоей шкуре. Долгая дорога в сторону жизни - Татьяна Маркова

Днём приезжали артисты. К каждому в блиндаж заходили. К нам вошла Кристина в одноразовом маскировочном халате. С трудом втащила внутрь изящную арфу.

Кристина – миниатюрная аккуратная бельгийка. Приезжает сюда, на линию фронта, часто. Несколько лет назад здесь погиб её сын. Кристина училась у русско-венгерского музыканта и композитора Элизбара, пишущего песни на стихи Гарсиа Лорки и фолк-музыку по мотивам «эльфийского языка квенья», придуманного Джоном Толкином. Говорили, конечно, и про «Лебединое озеро», и про Глинку, и про Римского-Корсакова. А потом она играла композицию «Вальс на ветвях» и «Балладу о том, что нашептал ветер». И в блиндаже, скажу я вам, музыка звучала в сто раз краше, чем в самом лучшем концертном зале.

Сегодня мирный день, короткая передышка между изнурительными боями за жизни наших детей. Почему бы не послушать арфу? Тем более если она кельтская.

Университетский госпиталь UZ Brussel, отделение детской гематологии и онкологии. Палата номер 48.

Пациент Нина Каверзнева.

Диагноз – острый лимфобластный лейкоз.

Новенький

Пост в Facebook

Когда в школу приходит новенький, какое это грандиозное событие для класса, а порой и для параллельных! Сопровождается оно обязательными подглядываниями, перешёптываниями, сплетнями и отсюда вытекающими мифами.

А знаете почему?

Как бы ни были далеки они от реальности, радостное возбуждение и ожидание чего-то, что, пусть ненадолго, развеет школьную рутину, свежим ветерком пронесётся по школьным кабинетам и тайным закоулкам. Когда в отделение детской онкологии и гематологии привозят новенького, первое время жизнь вне палат словно замирает. Родители, как мыши, тихо и быстро проскальзывают по коридорам лишь в случае необходимости – к медсестре, нянечке, на кухню и, опустив в пол глаза, возвращаются обратно. Никто не шепчется, не бежит знакомиться, не обсуждает друг с другом заболевшего ребёнка и членов его семьи.

А знаете почему?

Потому что первые дни – самые страшные – время ожидания первых прогнозов и тех самых ужасных процентов на выздоровление, которые вынесет врачебная комиссия после результатов анализов. А ещё потому, что каждому невыносимо по-новой возвращаться в это состояние, вспоминать адские дни упования на чудо.

Когда я вошла на нашу крохотную кухоньку, чтобы приготовить Нине на полдник бутерброды, то по незнакомой фигуре, повёрнутой лицом к окну, поняла, что у нас новенький. Темнокожая женщина в ярких африканских тканях, свободно ниспадающих к голым щиколоткам, стояла у раковины. На голове – причудливый тюрбан такой же расцветки. Из крана под хорошим напором лилась вода.

Я протиснулась к плите, вынула из шкафа разделочную доску, нарезала хлеб, достала из холодильника продукты – она не шелохнулась. Я подошла ближе. Мне нужна была раковина – помыть овощи. Незнакомка неотрывно смотрела в окно. Одной рукой она держала под струёй воды стакан, который давным-давно был переполнен. Но она этого не видела, как и не видела меня, стоявшую неподалёку. Другая рука бессильно висела вдоль тела.

Пришлось преодолеть страх, который, как мерзкое предчувствие чего-то неизбежного, наполнял пространство вокруг.

Поздоровалась, извинилась, попросила разрешения наполнить чайник водой. Она вздрогнула. Посмотрела на меня сухими глазами, вылила воду из стакана и с пустым отошла в сторону. Неожиданно быстро заговорила.

– У вас кто? Мальчик? Девочка? У меня мальчик. Джекоб. Ему только десять исполнилось месяц назад. Он у нас футболист. Такой, знаете, подающий надежды гений. Всегда самый лучший, самый первый. И вдруг стал жаловаться на слабость, пропускать тренировки, в школу было не поднять. Пошли к врачу, сдали анализы, ещё анализы, потом пункцию сделали. И теперь мы здесь. Я ничего не понимаю. Почему? Как такое может быть? За что? Почему именно он?

Она прикусила губу, но не сдержалась. Слёзы некрасиво ползли по щекам, подбородку и затекали за шиворот её этнического наряда.

– Может, это ошибка? Скажите, ошибка же может быть?

Всё это время я молчала, ни разу не прервав её монолог. Тогда она тоже замолкла, поставила пустой стакан на стол. Я представилась.

– А Вас как зовут? У нас девочка. Тоже спортсменка, горнолыжница, – добавила я, словно ей непременно важно было услышать про вид спорта дочери.

Она назвала своё имя, и я не запомнила с первого раза.

– Можно я Вас обниму? – вырвалось непонятно почему. Это что, я произнесла? Серьёзно? Я сама вдруг взяла и предложила объятья незнакомому человеку?

Женщина в африканских нарядах в ответ произнесла какое-то слово, которое мне было совершенно непонятно, что-то типа «аваихити». Но я решила, что можно, и сделала шаг навстречу.

Мы стояли на крохотной кухоньке бельгийского госпиталя, прижавшись друг к другу. Русская и негритянка. «Пустое „Вы“ сердечным „ты“» заменилось как-то само собой.

– Я из России, но с недавних пор живём в Люксембурге, а ты откуда?

– Из Эфиопии, но давно живём в Бельгии.

– Ого, – ответила я, – наш Пушкин тоже имел эфиопские корни. Знаешь такого великого поэта?

Она качала головой. Мы молча гладили друг друга по спинам и беззвучно рыдали. Я знала, как ей страшно, я знала. И не могла успокаивать её словами «всё будет хорошо», потому что, никто, бл@ть, никто не знал в тот момент, будет ли хорошо на самом деле!

Я сказала, будем бороться. Bonne courage. И она закивала в ответ.

Потом я посмотрела в гугл-переводчике слово, которое не поняла. Это было не одно, а два слова: «да, сестра», в переводе с амхарского.

О. К.

Смирение

(Диалог с гордыней)

Я не люблю иронии твоей.

Она некстати мне, и как натёртость

На руке от теннисной ракетки.

А раньше так любила!

Смеёшься надо мной не только ты,

И космос тоже.

Что ж. Я не ропщу.

Другое время, люди. Я другая.

Твой антипод теперь со мной.

«Где твой смешливый взгляд,

Кокетство лёгкое,

Всегда в помаде красной губы,

Где, где всё это?» —

Вопросы колешь колко.

Ты тормошишь меня?

Пытаешься взбодрить?

«Давай скорее возвращайся».

Безоконно чеканю фразы.

Здесь окон нет,

Сплошные коридоры.

И интонациям

Не место в этом мраке.

В тумане всё теряется

– И звук, и цвет.

Болезнь вошла так нагло,

Беспардонно в мой дом,

Как ты когда-то.

И поселилась,

Заняв все лучшие места.

Я выгоню её.

Как выгоняю я сейчас тебя.

Из сердца, из утробы.

Не морщись.

Мне в помощь Вера и Надежда.

Да, теперь я с ними.