Я была в твоей шкуре. Долгая дорога в сторону жизни - Татьяна Маркова

старое, а продолжает его дело; старое содержание жизни сохраняется силой творческого переживания, причём сохраняется не в форме мёртвого, бездейственного прошлого, а в форме живой и продолжающейся в новой истории жизни личности.

Ф. Е. Василюк. «Психология переживания»

Там, за поворотом

Там, за поворотом,

там, там-тарам,

там-тарам

Дневник Ольги

20 ноября 2017 г.

Два часа ночи. Не могу уснуть, несмотря на усталость. В голове что-то крутится. Я не хочу это что-то проспать. Поэтому сажусь писать. Мысли путаются, перескакивают от одного эпизода к другому, блуждают в пространстве, словно я только что вышла из наркоза.

Проход в наше отделение по электронной карточке. Никто случайный или заблудившийся зайти не может. У нас таких пропусков два на семью. По ним же мы заезжаем бесплатно на паркинг.

Прикладываешь карточку к серой панели слева на стене – и двери автоматически раздвигаются. Двери стеклянные, очень широкие, чтобы легко проходила не только каталка с больным, но и медицинский персонал вокруг неё при необходимости. Впереди широкий коридор. При входе сразу охватываешь взглядом большое пространство. Наверное, именно это позволяет с первых секунд почувствовать обстановку в отделении.

У нас очередной контрольный анализ и капельница после него. Встали на рассвете, я глотнула кофе, Нине нельзя пока ни есть, ни пить. Сжав зубы, зачеркнула красной ручкой крест-накрест в плане лечения сегодняшний день. Мы живём теперь по этому календарю. Ещё таких дней в нём много, но у нас есть цель, и мы к ней упрямо идём.

В машине по дороге из дома в Брюссель Нина проспала все два часа, я ехала в тишине, музыку и аудиокниги не слушала – не хотела будить. Ноябрьская утренняя дорога была такая красивая, что срочно захотелось записать эмоции. Через час на заправке остановилась и набросала в «Заметках» прямо в телефоне:

золотая

карамельная

ржавая

бронзовая

рыжая

горчичная

медная

кирпичная

каштановая

она прощается

огненным

поцелуем,

покрывающим

инеем

губы,

уже ждущие

морозную страсть

зимы,

завлекающей

чудом Рождества

Вот такое осеннее goodbye получилось.

Оставшуюся половину пути думала о том, что с каждым разом всё труднее и труднее заставляю себя ездить в больницу.

А уж об общежитии и подавно не хочется даже думать. Ведь странно: госпиталь, общежитие – в них работают люди, которые помогают нам, спасают Нину, у нас с ними прекрасные отношения. А ноги туда не несут.

Нина говорит, что теперь вряд ли сможет любить Брюссель. При чём здесь город? В нём было страшно, больно, но не он же в этом виноват? В этом городе, в этой стране её успешно лечат. Но, видимо, так устроен наш мозг, наша психика, наша душа. Тяжело ехать туда, где было плохо.

А ещё каждый раз ждёшь приговора, что скажут врачи об очередном анализе крови, как оценят процесс лечения. Эта тревога разливается повсюду. Потому что, когда не был здесь месяц, жил почти полноценной жизнью, окунаться вновь в больничную особенно тягостно.

В прошлый наш приезд увидели десятилетнего армянского мальчика, которого за пару месяцев до Нининой выписки, по-моему, в июне, привезли на каталке в очень плохом состоянии. Ходить он не мог, отец возил его по коридорам в инвалидном кресле. Мальчик с огромными матовыми, словно покрытыми патиной, карими глазами понуро смотрел вокруг. Его привезли из Армении, где не смогли вылечить. Началась гангрена. К акая-то родня нашлась в Бельгии, помогли устроить в наш госпиталь. Надежда была теперь только на него.

И вот встретили его без кресла – весёлого, с пушком на голове, бодро и ловко идущего самостоятельно. Под мышками у него современные костыли из каких-то лёгких сплавов, одна штанина пустая.

Нине в тот день делали пункцию, поэтому она не успела, как мне казалось, осознать и переварить увиденное. Её быстро увезли, и она спала после наркоза. Но когда очнулась, спросила, как же этот мальчик теперь без ноги будет жить, такой ещё маленький.

Ключевое слово здесь «жить». Сейчас делают суперсовременные протезы, с ними люди даже в паралимпийских играх участвуют. Главное – его спасли, начали правильное лечение, – стала убеждать её.

Apple garden

Дневник Ольги

21 ноября 2017 г.

К смерти привыкнуть нельзя, даже когда вынесен приговор.

Элиза была уже давно тяжёлой больной в отделении. Постоянство её невыздоровления было столь тоскливо, что, проходя мимо её мамы – высокой, крупной, но высохшей от несчастья бельгийки, я быстро проглатывала bonjour и уходила в палату. Маленькое хрупкое создание с белыми как снег редкими волосиками и прозрачной кожей не принимало лечения. Любая капельница с химиотерапией вызывала безудержную рвоту. Когда в палату заносили рулон плёнки, становилось ясно – для Элизы началась новая пытка. Плёнкой выстилали пол, стол, кровать, надевали на кроху рубашку и сверху клали непромокаемую пелёнку. Рвота начиналась минут через 15–20. Капельницу перекрывали, ввод лекарства прекращали.

Бывали недели, когда Элизу отпускали домой. Тогда они приезжали только на один день на процедуру. Если ей вводили плазму, кровь или физраствор – процесс долгий, иногда часа на четыре, то они приходили в Apple garden – особое помещение, где больным детям и взрослым можно было находиться без масок. Специальная система очистки воздуха позволяла хотя бы здесь всем дышать свободно. В Apple garden была переговорная, туалет, кабинет психолога, кухня, где можно было полноценно готовить, столовая, гостиная зона и игровая. Маленькие дети, конечно, не вылезали из игровой, постарше – резались в playstation или смотрели фильмы, а такие взрослые, как Нина, за большим столом играли в настольные игры и карты. Во дворе тоже была игровая площадка и тот самый Яблоневый сад с настоящей высокой яблоней. Но туда пускали только в тёплое время года и далеко не всех. Зато на яблоню можно было хотя бы любоваться из больших раздвижных окон в пол. И это всё при условии, что ребёнку можно выходить из палаты. А такое было разрешено далеко не всегда и не каждому.

В игровой психологи – молодые девчонки, а также приходящие волонтёры, занимали детей раскрасками, поделками, играми. Элизу занять чем-либо было непросто. Она не капризничала, нет. Но каждый раз, когда мы встречались с ней взглядами, возникало неуютное ощущение её невозвратности, её готовности к скорому уходу, затянувшегося прощания. Элиза иногда сидела на детском стульчике, почему-то предпочитая