В тисках тлена - Юрий Борисович Салов

Горит, говорят. Тлеет. Потому прячется. В темноте. В любом укрытии, куда свет не проникает. — Его взгляд скользнул по темному даже днем лесу, по покосившимся крестам кладбища, по черным глазницам заброшенных домов вдалеке. — В подполе старого дома. В погребе с проваленной крышей. В глубокой норе зверя. В темном углу сарая. Под корнями вывороченной сосны. В пустой скотомогильнице. — Он сделал паузу. — Или… в самой земле. Глубоко. Где сыро и темно. Как крот. Ждет ночи.

Иван сглотнул. Его прагматизм разбивался о простор возможностей.

— Так где его искать-то?! — взорвался он, ткнув лопатой в землю. — Весь лес перекопать? Все подполы в деревне обыскать? Да он… он может быть где угодно! Прямо под нами!

Он посмотрел под ноги, и в его глазах мелькнул первобытный страх перед землей, которая может в любой момент разверзнуться и выпустить мертвеца. Александр лишь пожал плечами. В его жесте была та же безысходность, что и вчера у Ивана.

— Не знаю, — глухо сказал он. — Знаю только, что могила пуста. И что ночью оно рано или поздно придет. Обязательно. За своим. — Его взгляд невольно метнулся в сторону деревни, к дому, где лежал Петя.

Игорь стоял над зияющей пустотой могилы. Пустота эта была страшнее любого разлагающегося тела. Она была дверью. Дверью в неизвестность, в вездесущность зла. Никифор не был привязан к могиле. Он был свободен. Невидим. Мог быть где угодно. Поджидать в любой тени. Наблюдать из любой щели. Эта мысль парализовала. Лес, деревня, сама земля под ногами перестали быть просто местом. Они стали ловушкой, наполненной незримой угрозой.

Они закидали могилу обратно молча, немного торопливо, словно боялись, что пустота из ямы перекинется на них самих. Земля падала на пустой гроб с глухим, зловещим стуком. Никто не смотрел друг на друга. Стыд? Ужас? Растерянность? Все смешалось.

Возвращались тем же путем. Молчание было еще тяжелее. Давящее. Безрезультатный поход тяготил. «В любом укрытии, куда свет не пронимает…» Слова Александра висели в воздухе.

Дома ничего не изменилось. Бабка Агафья сидела на том же месте, ее пальцы теперь сжимали невидимый осиновый кол. Татьяна стояла у окна в горнице. Она приготовила нехитрый обед и теперь просто стояла, глядя в серую пелену за стеклом. Ее лицо было бесстрастным, как маска. Но в глазах, когда она мельком взглянула на вошедших, Игорь прочел то же самое, что и вчера во время ее молитвы — пустоту. Бездонную, безнадежную пустоту. Молитва не помогла. Колдунья не помогла. Раскопки могилы не помогли. Осиновый кол лежал на столе, бесполезный, пока не найден тот, в кого его нужно вбить.

Игорь прошел в свою каморку. Он сел на кровать, уставившись в запыленное окно. За окном — все тот же серый, деревенский мир. Но теперь этот мир был населен. Не людьми. Призраком. Неупокоенным. Который мог быть везде и нигде. Который ждал ночи. Чтобы снова прийти в этот дом. За тем, что ему было обещано. За родной кровью.

Растерянность Игоря сменилась сфомулированным осознанием. Они не охотники. Они — добыча. Запертая в доме посреди поля, кишащего незримыми укрытиями для древнего, голодного зла. И спасения не было. Ни от земли, дышащей пустотой могил. Ни от неба, затянутого свинцом туч. Ни от ночи, которая неизбежно должна была наступить.

* * *

После тягостного возвращения с кладбища, где зияла пустая пасть могилы Никифора, дом Смирновых сдавил Игоря тисками безнадежности. Воздух внутри был спертым, пропитанным запахом воска от догорающей свечи у икон, сыростью стен и постоянными хрипами Пети наверху. Александр и Иван, молча взяли топоры и вышли к сараю — рубить дрова, заниматься хоть чем-то, лишь бы не сидеть в этой гнетущей тишине под взглядом осинового кола на столе. Бабка Агафья, казалось, вросла в свое кресло у печи, ее иссохшие пальцы судорожно сжимали и разжимали пустоту, будто точили незримое оружие. Татьяна стояла, как изваяние, у запотевшего окна в горнице, ее профиль был резким и бесстрастным на фоне серого света, просачивающегося сквозь грязные стекла.

Игорь не выдержал. Эта тишина, прерываемая лишь хрипами ребенка и тиканьем старых часов, была хуже крика. Ему нужно было движение, пространство, пусть и небезопасное. Он молча вышел, не встретив ничьего взгляда. Серое, низкое небо по-прежнему давило на землю, превращая день в бесконечные сумерки. Воздух был влажным и тяжелым, словно мокрая шерсть.

Ноги сами понесли его к краю деревни, к руинам того, что когда-то было церковью. Сквозь частокол голых, мокрых ветвей проглядывали почерневшие от времени и сырости бревна сруба. Крыша давно провалилась в нескольких местах, открывая взору скелет стропил, черневший на фоне свинцового неба. Колокольня скривилась, как подбитая птица, ее крест давно сгнил и упал. Игорь перешагнул через груду битого кирпича и обгоревших балок — след давнего пожара — и вошел под своды того, что осталось от навеса над входом.

Внутри было еще мрачнее. Полусгнившие половицы скрипели под ногами, проваливаясь в черные провалы подполья. Стены, когда-то расписанные фресками, теперь были покрыты толстым слоем копоти, плесени и паутины. Лики святых угадывались лишь как темные пятна в овалах отслоившейся штукатурки, их глаза казались слепыми и скорбными. В центре, где должен был быть алтарь, зияла яма, заваленная обломками и поросшая жухлой травой. Запах стоял острый: смесь гнилого дерева, влажной земли, старой плесени и чего-то еще… металлического, как ржавчина, или, возможно, сладковато-трупного.

Игорь осторожно двинулся вдоль стены, его шаги гулко отдавались в мертвой тишине. Прах столетий лежал под ногами. Он разглядывал резные наличники окон, почти съеденные временем, следы резьбы на уцелевших дверных косяках. Его археологический ум, несмотря на весь ужас происходящего, автоматически фиксировал детали: стиль орнамента, технику обработки дерева. «Старообрядческое влияние? Или просто провинциальная архаика?» — пронеслось в голове.

И тут он услышал. Не сразу. Сначала показалось, что это скрип балки на ветру. Но ветра не было. Воздух был мертвенно неподвижен. Звук повторился. Глухой, скребущий. Не сверху, не сбоку. Снизу. Как будто из-под этих самых провалившихся полов. Игорь замер. Не страх сжал его сердце — скорее холодное, ясное понимание. «Оно. Здесь». Или не оно. Но что-то там было. То, что не должно было быть под развалинами церкви. Звук был не громким, но отчетливым в гнетущей тишине: скрежет, словно камень о камень, или… коготь о дерево? Потом — тихий, влажный шорох, как будто чтото тяжелое и мокрое перевалилось в тесноте. Игорь прислушался всем телом. Без страха, или паники.