Лехаим! - Виталий Мелик-Карамов

– Чё, Сидорыч, – спросила активистка, – от соперника хотите избавиться? – и слегка пнула сиськой старичка.

Тот от испуга закричал:

– У коммунистов возраста нету! – И неожиданно для самого себя выплеснул: – Мы с Никандром Никандровичем придем в шесть утра и первыми запишемся! – И вскинул руку в сторону парторга.

Площадь бурно зааплодировала.

Парторг застыл, но быстро нашелся:

– Я, товарищи, себе не принадлежу. Я как партия прикажет.

Утром в одной комнате райкома Моню включили в список добровольцев, в другой вручили предписание, куда явиться завтра, в третьей выдали под расписку винтовку, подсумок без патронов и противогаз.

Потом всех явившихся ополченцев района построили во дворе райкома. Зрелище было печальное. Средний возраст защитников отечества явно приближался к пятидесяти. Многие стояли, опершись на оружие. Моня оглядел строй. Не было с фабрики ни седоусого, ни парторга, никого, кроме него одного.

Речь секретаря райкома была короткой, но емкой. Поскольку Моня оказался правофланговым, тот выхватил у него из рук винтовку и закричал:

– Отправляясь на фронт, помните: этим оружием мы разбили Деникина и Колчака! Загоним им и фашистских гадов в их логово – Берлин! Берегите его, оно еще пригодится нашим детям! Особенно это вас касается, – сказал он, возвращая винтовку Моне.

Цепляя за соломенную шляпу, Моня бережно по-кавалерийски повесил винтовку по диагонали за спину. Тут к нему подскочил фотокорреспондент, целясь в Моню «Лейкой».

– Папаша, откуда будете? – на бегу закричал он. – И фамилия какая?

– Инженер фабрики «Трехгорная мануфактура», а теперь боец московского ополчения Краснопресненского района Моисей Соломонович Левинсон, – обстоятельно доложил Моня.

– Еврей-подробник! – все так же на ходу весело заметил фотокор и бросился к менее носатому ополченцу.

А Моня с винтовкой зашагал по пустой Краснопресненской набережной домой. Надо было собирать вещи и прибраться в комнате в связи с убытием на фронт.

Внедренный в квартиру № 69 старший сержант госбезопасности Семен Дыня сидел в одних сатиновых трусах на кухне и читал дореволюционное издание «Приключений великого сыщика Ната Пинкертона». С грохотом открылась входная дверь. Это с винтовкой домой заявился Моня.

Дыня ловко сунул томик с Пинкертоном под свой объемный зад и, нацепив очки с внушительными диоптриями, раскрыл газету «Правда». Страница моментально расползлась перед ним в бесформенное пятно. Поэтому на возникновение на пороге Мони с винтовкой он не прореагировал.

– Что пишут, Семен? – вежливо спросил Моня, набирая в кружку воды.

– Бьем врага, Моисей Соломонович! – бодро отрапортовал сержант.

– И меня тоже подключили к этому процессу, – грустно заметил Моня.

– Это каким таким макаром? – напрягся Дыня.

– Записали в ополчение. Кстати, Семен, могу и вас туда рекомендовать.

Сержант на какое-то время замер, перестав дышать. Он снял очки и увидел перед собой опирающегося на винтовку Моню с кружкой воды.

Дыня забрал у соседа кружку, молча допил воду, снова нацепил очки и сипло произнес:

– Так я же инвалид первой группы по зрению. Я, если стрельну, могу в своих попасть.

– Да, – печально заметил Моня, – где свои, где чужие, не поймешь. – И, обивая дверные косяки прикладом, пошел к себе собираться на войну.

Сержант госбезопасности сбросил очки, достал из шкафчика блокнот и, послюнявив химический карандаш, записал сомнительные слова соседа. Потом, закончив работу, вынул из-под себя «Пинкертона», но теперь совсем уже не читалось. Пригорюнившись, Дыня тихо запел: «Ридна мати моя, ти ночей не доспала… И рушник вишиваний на щастя дала».

Вновь хлопнула входная дверь, и на пороге кухни выросла Оксана Дыня, размерами под стать мужу. В обеих руках она держала полные сетки-авоськи. В одной были напиханы спичечные коробки, в другой – пачки соли.

– Отоварились! – довольно сообщила она мужу. – На всю войну хватит! А ты чего вдруг спиваешь? Что за хор Александрова?

– Абрашка добровольцем записался!

– Какой Абрашка?

– Наш Моисей Салмоныч!

– Да и хер с ним! Пусть воюет. У них с Хитлером свои счеты.

– Дура ты, Ксана. У тебя какое задание? Глаз с него не спускать. А вдруг этот жид к немцам перебежит?! – Дыня задумчиво повторил придуманную рифму «жид – перебежит».

– Какой еврей немцам будет сдаваться?

– А может, он и не еврей, а притворяется?

– Так он же обрезанный.

– Ты, лярва, откуда это знаешь?

– Я ж, Сема, задание выполняла.

– Ах ты шалава! Ничего, теперь выполняй его до конца. Мы с ним вместе на фронт должны отправляться. И погибнуть! – дрогнул Семен Дыня.

Оксана Дыня зарыдала в голос.

– Тоже мне сотрудница органов, ревешь как белуга! Лучше за водкой сгоняй, отходную устроим.

– Куда теперь спички девать? А соль зачем? – сотрясаясь сквозь рыдания, повторяла сотрудница органов.

Окно на кухне было закрыто светомаскировкой. На столе стояла миска с вареной картошкой и большая тарелка с килькой. Обнявшись, супруги Дыни негромко запевали: «Дан приказ ему на запад…» Одной рукой сержант наливал очередной граненый стопарик, другой поддерживал грудь жены и коллеги.

В это время на кухне появился моложавый невысокий стремительный мужичок, складный, как перочинный нож, в форме железнодорожника, с маленьким деревянным полированным баульчиком, в котором гимназисты носили бутерброды.

– Физкультпривет, соседи! – бодро сказал «железнодорожник». – По какому случаю банкет? Я-то думал, что вы зажигалки на крыше тушите!..

В подтверждение его слов неподалеку грохнул взрыв. Дом качнулся, лампа замигала.

– Так я же ничего не вижу, – и Дыня быстро напялил на нос очки.

– На фронт уходим, – печально отозвалась Оксана. – Моисей Соломонович в добровольцы записался.

Баульчик грохнулся об пол, в нем зазвенело разбитое стекло.

– Пиздец! – выдохнул сосед.

– Твою мать! – закричал Дыня, сбрасывая очки, чтобы рассмотреть соседа. – Смежник! Ну ты мастер! Я же тебя не расшифровал!

– Младший лейтенант разведупра Генштаба РККА Непомнящий, – представился «железнодорожник», приложив ладонь к виску под форменной фуражкой с молоточками. – Да и я вас держал за люмпенов поганых.

– Звать тебя как, лейтенант? – игриво поинтересовалась гражданка Дыня.

– Аркадий. Аркадий Сергеевич.

– Аркаша, – томно протянула Оксана. – А я младший сержант госбезопасности, фамилия моя секретная, ее только начальник знает.

– Да ладно тебе, – махнул рукой «инвалид». – Он всю тебя вдоль и поперек знает. Садись, лейтенант, выпьем за переменчивость обстановки…

– Так что, эта жидовская рожа и вправду намылилась на фронт?

Разведчик положил фуражку на столик, достал с полки стакан, пнув ногой баульчик. Тот ответил жалобным звоном.

– Да тикать он собрался, – сделал свой вывод сержант, – а нас под монастырь подвести. Что свои расстреляют, что немцы кокнут – одна радость, – и налил из бутылки Аркадию. – Насчет нее не волнуйся, – он кивнул на баульчик, – у нас этого добра целый склад. Мы же думали, что столицу не сдадим, здесь наш последний рубеж! – и Дыня зарыдал.

Младший лейтенант встал, протянул к Дыне руку со стаканом.

– Выпьем за Родину, товарищи! Выпьем за товарища Сталина! Органы его не подведут!

– Какие такие органы? – играя глазами в адрес лейтенанта, спросила дама без фамилии.

– Госбезопасности, – отрубил лейтенант и как будто случайно оперся на грудь младшего сержанта.

– Убью гада! – всхлипывая и утирая слезы, заявил сержант. Правда, было непонятно, кого он имел в виду.

Эпизод 17

Ноябрь 1941 года

Ближнее подмосковье. Деревня Ржавки

По разбитой подмосковной дороге c замерзшими лужами брела троица: Моня, Оксана Дыня и младший лейтенант, якобы Аркадий Сергеевич. Четвертого, Семена Дыню, они по очереди тащили, впрягшись, как бурлаки, в самодельные салазки из двух жердей.

Сержант госбезопасности лежал на них на животе со спущенными солдатскими штанами и кальсонами. Вся нижняя обширная часть его тела была забинтована.

На каждом ухабе Дыня тяжело стонал. Импровизированные носилки из жердей чаще всего тягал Моня. Супруга раненого шла рядом, приговаривая:

– Что же ты, Сема, себе такую жопу отрастил? Даже залечь толком не могешь. Лучше бы тебе осколком полжопы оторвало. А то, на тебе! Пуля навылет! А Мосею