Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

для объединения деятельности отдельных ведомств и согласования ее с работой армии и поручить передавать указания по вопросам удовлетворения многообразных потребностей армии, которые должны ввести строгую согласованность действий представителей правительственной власти на местах и сосредоточить всю работу прежде всего на служении фронту.

Полная закономерность в деятельности всех органов как военной, так и гражданской власти, нелицемерные и действенные заботы о благе народа, об ограждении общественной безопасности и защите личной собственности, наконец, ясное сознание своего долга служить верой и правдой в деле восстановления единой, великой и мощной России – да будут путеводной звездой всех представителей правительства, осуществляющих мои повеления по верховному управлению государством.

Указ сей ввести в действие по телеграфу до опубликования его Правительствующим сенатом.

Верховный правитель адмирал Колчак».

Указ упразднял, в сущности, не только Совет Верховного правителя, но и Совет министров, заменяя их наполовину военным, наполовину гражданским учреждением.

Идея приказа была подсказана намерением адмирала остаться при армии и невозможностью согласовать управление страной, так как правительство, состоявшее из Верховного правителя и Совета министров, оказалось в это время разорванным на части. Ни первый, ни второй не могли ничего решить окончательно. Предвидя это, я в свое время настаивал в Омске, что адмирал должен переехать в Иркутск вслед за Советом министров, но он категорически отказался: «Я буду разделять судьбу армии». Но вышло так, что он оторвался затем и от армии.

Обновление кабинета

Верховное совещание на практике ограничилось составлением плана необходимых мер, из которых главными были повышение содержания военнослужащим и расширение прав военных начальников по расходованию средств. Все намеченные меры были целесообразны. Окончательная обработка их поручалась Совету министров.

Пепеляев был назначен председателем Совета министров. Вологодский временно принял назначение в председатели комиссии по выборам в Учредительное собрание. Временность его назначения объяснялась тем, что на эту должность был намечен Н.В. Чайковский, который уже изъявил согласие, приняв предложение быть одновременно и членом Совета министров. Вызов его из Парижа мы, однако, намеренно задержали ввиду переживавшихся тяжелых обстоятельств.

Когда я приехал из Читы, Пепеляев уже объявил свою программу и наметил состав кабинета.

Еще в мое отсутствие состоялось заседание Совета министров, на котором В.Н. Пепеляев изложил Совету министров свою программу, в основных чертах сводящуюся к следующим пунктам:

1) управление страной только через министров, приглашаемых по выбору председателя Совета министров и утверждаемых Верховным правителем;

2) отказ от системы военного управления страной;

3) борьба с произволом и беззаконием, кем бы они ни чинились;

4) расширение прав Государственного земского совещания;

5) приближение власти к народу, сближение с оппозицией, объединение всех здоровых сил страны;

6) сближение с чехословаками;

7) всемерная поддержка добровольческого движения;

8) радикальные мероприятия в борьбе с кризисом продовольствия и снабжения армии и населения;

9) дальнейшее сокращение ведомств.

Вся программа построена была на лозунге борьбы с большевизмом до возрождения государственно-народных сил.

В заключение своего доклада Пепеляев подчеркнул, что главное значение он придает не переменам в личном составе Совета министров, а скорейшему планомерному проведению программы в жизнь.

Огласив программу, Пепеляев обратился к Вологодскому с заверением, что его кристально чистая душа всегда будет примером в предстоящей тяжелой работе на посту председателя Совета министров.

Вологодский в ответ выразил благодарность всем членам Совета министров за их честное сотрудничество. Указал, что разделяет программу, выдвинутую Пепеляевым, и выразил надежду, что она будет успешно проведена таким сильным волей человеком, как Пепеляев.

Попытки Пепеляева ввести в состав Совета министров представителей левых партий окончились неудачей. Колосов дипломатично отказался, указав, что его вхождение будет лишним, если Пепеляев и без того уверен, что он осуществит свою программу. Кооператоры тоже отказались выставить кандидатов.

Пепеляев решил обратиться с предложением к членам Государственного экономического совещания: Червен-Водали и Бурышкину. Они согласились войти в кабинет, но лишь при условии, что Третьяков будет заместителем председателя Совета и управляющим Министерством иностранных дел.

Я застал переговоры в критический момент, когда все зависело от того, согласится или нет Третьяков.

Ему трудно было дать согласие. Он пережил тяжелую ночь в Зимнем дворце, и теперь, когда положение правительства было не лучше, он должен был выразить согласие вновь рисковать своей жизнью.

Я поздравил Третьякова, когда он сказал наконец: «Хорошо».

Но Пепеляева я поздравить не мог.

Все три новичка в правительстве страдали тем большим недостатком, что они были в Сибири еще более «навозными», чем многие другие члены правительства, которые уже успели за два года ассимилироваться и знали прошлое власти, ее врагов и друзей.

Между тем все они считали себя авторитетными общественными деятелями и явно противопоставляли себя остальным членам правительства, за ошибки которых им якобы придется разделываться. Совет министров благодаря такому искусственному наслоению не мог укрепиться даже внутри. Внешний же его авторитет от вхождения Третьякова, Бурышкина и Червен-Водали, не пользовавшихся никакою популярностью в Сибири и одинаково неприемлемых для социалистических кругов, выиграть нисколько не мог.

Быть может, В.Н. Пепеляев сумел бы вдохнуть в Совет единую волю, но он после первого же заседания Совета министров отбыл на Запад к Верховному правителю, чтобы решить с ним вопрос о возвращении к должности главнокомандующего генерала Дитерихса, о военном и морском министрах, которых Пепеляев хотел сменить, и о Государственном земском совещании, которому предполагалось предоставить законодательные права.

Однородное социалистическое

Напрасно, однако, правительство трудилось над своим детищем, Государственным совещанием.

Иркутское земство устами председателя управы Ходукина заявило, что оно «не намерено принимать участие в Государственном земском совещании». Почему?

«Мы чувствуем, – сказал он, – что сейчас, в эти тяжелые для Сибири дни, нужен не совещательный орган, а законодательный Земский собор. Кроме того, земство считает, что Омское правительство теперь не имеет ни морального, ни юридического права собирать даже Земский собор. До сих пор оно не сдержало ни одного своего обещания, ни одного декларативного намерения».

Отрицательная часть программы заговорщиков так ярко выявлена в этой речи Ходукина, произнесенной им на совещании у управляющего губернией Яковлева, что большего уже ничего нельзя было ожидать. «Долой правительство!» – говорило каждое его слово.

На что же претендовали заговорщики? 26 ноября состоялось в Иркутске заседание его социалистической городской думы. Оно было, по существу, шумным митингом с цветистыми политическими выступлениями.

Резолюция думы требовала образования однородной социалистической власти, опирающейся на «земские и городские самоуправления и классовые организации рабочих и крестьян».

Это было уже откровенное выявление «соглашательских» стремлений к примирению с большевиками и мирному сожительству земств с Советами крестьянских и рабочих депутатов.

Интервью Третьякова

В ответ на эти соглашательские тенденции С.Н. Третьяков с твердой решительностью заявил, что правительство в отношении большевиков знает только один лозунг: борьба во что бы то ни стало.