Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

За счет сокращения числа министров может быть введено в Совет министров несколько членов Совета без портфеля из числа влиятельных общественных деятелей. Необходимость такой реформы давно созрела, а сейчас становится настоятельной.

Более длителен и труден путь по осуществлению другого способа укрепления власти – сближения с народом. Государственное земское совещание будет собрано при первой возможности. При нынешнем темпе жизни это кажется еще моментом далеким; остается приблизить власть к населению, увеличив число ее представителей на местах и созвав крестьянские съезды.

Но самым важным для укрепления власти шагом будет изменение методов управления. Пусть они естественны, когда разыгрываются злобность, мстительность, взаимное подозрение, соперничество, но власть должна проявить себя решительнее в деле борьбы с этими печальными, разлагающими государство явлениями.

Почему же она не делает этого до сих пор? Неужели сознание такой элементарной истины проявилось только тогда, когда разразилось общегосударственное бедствие? Нет! Все это давно известно, давно осознано. Но на пути гражданской власти стояли два препятствия: во-первых, неприспособленность ее самой и ее судебных органов и милиции к действиям решительным и, главное, быстрым, во-вторых, быть может, как последствие первого, преобладание силы военной, по приемам своим и традициям привыкшей к методам слишком решительным, излишне суровым. Не будем питать иллюзий: в Гражданской войне не может господствовать гуманность, но, несомненно, дух гражданской власти более мягок и осторожен. Сферы действия военных и гражданских властей должны быть точно разграничены: гражданская власть должна приспособиться к выполнению более широких функций. А те, кто заинтересованы в благе государственном и печалятся о нуждах народа, пусть придут на помощь».

Новый премьер

Мог ли выполнить указанные мной задачи прежний состав Совета министров?

Мне казалось, что нет. Прежде всего необходимо было приобрести волевого руководителя. П.В. Вологодский производил впечатление человека, который подавлен происшедшим и отдал себя силе событий, не пытаясь бороться.

Надежды на его популярность в общественных кругах оказались ложными. Иркутск был слишком левым, и Вологодский разделял участь всего правительства.

Вместе с Вологодским должны были уйти Тельберг, Сукин, Смирнов, как люди слишком непопулярные и слишком связанные с Верховным правителем. Из всего правительства последний был в это время наиболее ненавистен. Правители всегда излишне возвеличиваются во время успехов и слишком быстро теряют авторитет при неудачах. Имя Колчака по воле жестокой судьбы стало нарицательным именем тирана.

Не мог оставаться также Гойер вследствие того недоверия к нему, которое создалось после катастрофы с сибирским рублем.

Мне казалось, что следовало также уйти мне и Петрову как для того, чтобы очистить место свежим людям, так и потому, что, как старейшие члены правительства, мы должны были нести тяжесть ответственности за недостаточную твердость и несмелость прежней политики.

На мой взгляд, должен был быть заменен более молодым и решительным человеком также военный министр генерал Ханжин.

Но Вологодский не проявлял никакой инициативы ни для освобождения места премьера, ни для замены других министров.

Напрасно Сукин и Гойер просили отставки. Сукин даже указывал кандидата в свои заместители – секретаря миссии в Пекине Граве. Напрасно спрашивали министры в самом заседании, не предполагает ли председатель, из внимания к чрезвычайным обстоятельствам, обновить кабинет. Положение оставалось без перемен.

Я решил взять инициативу на себя.

На пути из Омска мне пришлось много беседовать с В.Н. Пепеляевым. Он горел желанием демократизировать курс правительства, подчинить себе военные власти, а впоследствии добиться выезда Верховного правителя из Сибири. Пепеляев говорил, что у него есть подходящий кандидат в военные министры, полковник Кононов, что он привлечет в правительство Колосова, известного эсера, и поднимет опять бело-зеленый флаг.

У него было столько уверенности в успехе, столько решительности, что трудно было усомниться в том, что он добьется своей цели. К тому же это был человек на редкость честный и подкупал искренностью.

Для момента нужен был притом такой премьер, которому вполне верил бы Верховный правитель. Только такому человеку можно было убедить адмирала отказаться от власти в пользу Деникина, сменить главнокомандующего Сахарова, согласиться на назначение военным министром офицера или генерала, близкого новому веку.

Пепеляев готов был широко пойти навстречу и народному представительству. Еще в Омске он говорил о Земском соборе.

Под влиянием этих впечатлений и зная, что никого со стороны Верховный правитель не согласился бы пригласить в премьеры, я решил взять на себя инициативу и послал адмиралу телеграмму, в которой, описывая всю тяжесть положения, высказывался в пользу необходимости смены премьера и указал на Пепеляева как на подходящего кандидата. Вологодский не знал о моей телеграмме, но его убедили вызвать Верховного правителя к проводу и возбудить вопрос о своем уходе.

Поездка в Читу

Будучи уверен, что адмирал немедленно назначит Пепеляева и что последнему потребуется некоторое время для формирования кабинета, и не желая присутствовать в Иркутске, чтобы избежать обсуждения кандидатур, я решил съездить в царство Семенова, в Читу, где с осени жила моя семья. Мне казалось полезным познакомиться с тамошними настроениями, но я предупредил Пепеляева, что без специального поручения я никаких политических бесед с атаманом вести не буду.

Меня встретил в Чите один из ближайших сотрудников атамана и близких к нему людей – Волгин.

Он был моим товарищем по гимназии, и я с интересом наблюдал за теми переменами, которые произвела в нем жизнь. Из стройного гимназиста он превратился в заплывшего жиром толстяка, пробиться к душе которого было нелегко.

Когда мы проезжали по городу, он указал мне здание, предназначенное для Совета министров. «Мы, – сказал он, – ждали вас здесь. Зачем вы остановились в Иркутске?»

На другой день я узнал, что атаман дал слово своим друзьям не выпустить из Читы задержанные там две тысячи пудов золота. Золото перевозили из вагонов в кладовые банка при пушечной пальбе, напоминавшей салют по случаю восшествия на престол.

Вообще, Чита, как все parvenus[145], увлекалась тенями царских времен. Волгин с гордостью говорил о некоторых своих сотрудниках, служивших при министре Хвостове в Петрограде, хотя этот министр оставил после себя только дурную славу. Все, что приходило в Читу от царского прошлого, пользовалось там почетом и преимуществами.

Атаман был по-прежнему скромен и прост. Люди, не видевшие его, не могут себе представить, до чего он мило, почти по-детски, показывал свою шапку из ценного меха, которую подарили ему монголы. «Этот мех, – объяснял он, – спасает жизнь. Но, как только я надел эту шапку, в меня бросили бомбу».

Я расспрашивал атамана о причинах его резких отзывов о Гойе-ре и Сукине, рассказал ему о предстоящих переменах в Совете министров, о намерении Пепеляева составить коалиционный