Шотландия в Новое время. В поисках идентичностей - Виктор Юрьевич Апрыщенко

в масштабах всей Британии не будет проведена реформа. Несоответствие шотландской избирательной системы требованиям времени, даже по сравнению с английской, было потрясающим. В Вестминстере, как было решено по договору унии 1707 г., Шотландию представляли 45 депутатов Палаты общин, из которых 30 были от графств и 15 от королевских городов, а также 16 пэров. При этом совсем не было принято во внимание, что по истечении более чем ста лет социальная структура изменилась, и уровень богатства способствовал появлению политических амбиций у новых слоев населения. Существующий имущественный ценз также свидетельствовал о сохранении феодальных порядков. В графствах же, независимо от того, каким бы объемом земли не обладал человек, он практически не имел права голоса. Лишь крайне ограниченное количество тех, кто владел землей непосредственно от короны и обладал доходом не менее 400 шотландских фунтов, имел право голосовать. Но и эти представители крайне малой группы были склонны продавать свои голоса, о чем открыто публиковали объявления в газетах. В результате в 1823 г. шотландский электорат составлял две тысячи восемьсот восемьдесят девять человек, из которых большая часть лишь номинально участвовала в выборах. Исход выборов определялся простым фактом – насколько большим количеством голосов может распоряжаться та или иная сторона[1052]. Кроме того, несмотря на значимость процесса коммерциализации Шотландии, только 66 шотландских королевских городов принимали участие в выборах в Палату общин, такие же динамично развивающиеся городские центры, как Пейлси, Эрдри, Гринок и другие, были лишены этого права. И лишь Эдинбург имел своего отдельного представителя в парламенте. Другие города были объединены в четырнадцать групп по четыре-пять в каждой, и городские советы этих объединений, общей численностью около 1 400 человек, принимали решение о том, кто от имени городов будет голосовать. Разный уровень и темпы развития городов после 1707 г., когда эта система была впервые введена, приводил к аномальным искажениям. Например, Глазго, население которого в 1831 г. составляло двести две тысячи четыреста человек, и который был самым большим городом в его группе, тем не менее не имел преимущественных прав при назначении выборщиков. Так же и маленькие города восточного побережья, вроде Сент-Эндрюса, имели такое право голоса, как и индустриальные Абердин или Данди, численность населения которых была гораздо больше. Надежды в проведении городской реформы, в рамках которой городские советы должны были быть подчинены горожанам, ставились в зависимость от реализации реформы парламентской[1053].

Когда реформа произошла в национальном масштабе, стало очевидно, что король и его министры больше в состоянии игнорировать необходимость изменений во всем британском обществе. Веллингтон, сменивший Джорджа Каннинга в 1828 г., под давлением событий в Ирландии был вынужден уступить католической эмансипации в 1829 г., что разделило партию тори, ультракрайние представители которой считали себя обиженными. Этим и воспользовались виги, возглавляемые графом Греем, что означало начало нового периода политической истории как Шотландии, так и всей остальной Британии. Английский акт о реформе заложил основу шотландскому, и оба расширяли электоральную базу и способствовали вовлечению в политический процесс более широких слоев населения.

Акт о реформе 1832 г. поставил консервативную партию перед необходимостью изменений, если она претендует на то, чтобы быть крупнейшей партией Великобритании. В Шотландии эта задача была особенно важной по двум причинам – во-первых, шотландский электорат значительно больше изменился в результате этой реформы, а, во-вторых, консерваторы были гораздо менее в Шотландии популярны, чем в Англии. Тех, кого реформа не затронула, здесь было намного меньше. Если до 1832 г. в Англии и Уэльсе было примерно триста шестьдесят шесть тысяч тех, кто имел право голоса, что составляло примерно одну восьмую часть от общего мужского населения, то в Шотландии таких было всего четыре с половиной тысячи, то есть равнялось одной двадцать пятой от всего мужского шотландского населения. И хотя в Шотландии, как и в Англии, в результате реформы для городских избирателей был установлен имущественный ценз в десять фунтов, количество избирателей, по сравнению с теми, кто не имел права голоса, выросло до соотношения 1: 8 (в Англии 1:5) – динамика, по сравнению с дореформенными показателями, гораздо более ощутимая, чем в Англии. Если в Англии количество избирателей выросло на 80 %, то в Шотландии – на 1400 %, составив шестьдесят четыре тысячи четыреста сорок семь человек[1054]. Кроме того, шотландское представительство в Палате общин было расширено с сорока пяти до пятидесяти трех человек, и все новые места были отданы городским центрам: по два – Глазго и Эдинбургу, по одному – Данди, Абердину, Пэйсли, Перту и Гриноку, а остальные четырнадцать групп городов включили новые быстро развивающиеся центры. С таким парламентом, куда теперь входило шестьсот пятьдесят восемь человек, было не очень просто принимать решения, однако реформа имела колоссальный психологический эффект, поскольку регион, который на протяжении многих десятилетий независимо от своего экономического положения не ощущал собственного политического значения, теперь приобрел ряд дополнительных парламентских мест, что отражало рост его влияния в рамках британского государства.

Не удивительно, что в год реформы в Шотландии царили такие настроения, будто бы она избавилась от всех своих проблем. Было ясно, что северная часть королевства проделала долгий путь к этим изменениям, и менее очевидно было то, что реформы носили революционный характер. Имущественный ценз не был устранен и все так же являлся источником постоянных искажений, хотя бы потому, что сумма в десять фунтов в качестве критерия была взята на основе английского образца, а в Шотландии с ее гораздо более низким жизненным уровнем исключала многих, кто претендовал на то, чтобы выражать свою волю. К тому же шотландские тори одержали победу в том, что доля графств в парламенте так и осталась на уровне тридцати человек, а это означало крайне низкое представительство от регионов, играющих значимую роль в экономике. В частности, Хайленд с его трехстами восемьюдесятью девятью тысячами населения получил всего восемь мест в парламенте.

Результаты этого напрямую сказались на политическом процессе. Во-первых, виги, которые были основными инициаторами реформы, получили поддержку гораздо большего числа шотландцев, расширив свою социальную базу повсеместно. Во-вторых, та сложная борьба, которая велась ими, и победа, давшаяся нелегким трудом, завоевала вигам симпатии на долгий период.

Наоборот, тори становились объектом постоянной вражды, которая иногда могла принимать физические формы. Герцог Бьюклеуч, один из шотландских консерваторов, возвратившись в июле 1832 г. в Эдинбург, подвергся нападению толпы, которая забросала его карету камнями. Этим недовольством щедро пользовались виги, на выборах 1835 г. значительно расширившие в Шотландии свою поддержку, демонстрируя неэффективность деятельности короткой консервативной администрации 1834–1835 гг. Как писала «Скотсмен», тори организовывают «заговор против народа, его интересов и прав, пытаясь обезопасить свое представительство в