Сибирские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки

Ну Ивану-царевичу деваться некуда, он пошел. Ну и шел, неизвестно — много, мало ли время. Подходит, видит, стоит избушка. Он заходит в эту избушку, там сидит старушка, у этой старушки три дочери-невесты и таки красавицы, што только глядел бы, очей не сносил. Вот эта старушка спрашиват: «Откуда, Иван-царевич, взялся, куда подался?» — «Вот, — гварит, — пошел я так-то, так. Нужен мне трехглавый змей, нужно мне из-под него достать яичко». — «Ну-у, — гварит, — Иван-царевич, где же ты его добудешь-возьмешь? Он, — гварит, — за темными лесами да за тридевятью горами сидит на дубу в три километра вышины, где же, — гварит, — ты его достанешь там? Вот ежели будешь моим зятем, помогу тебе достать. Я, — гварит, — знаю, для чего достаешь, только там не сказывай, как достал».

Тут он с одной девушкой обручился, чаю у них напился, теща накормила его и повела в чисто поле.

В чистом поле стояли двенадцать коней — зрел бы, смотрел, очей не сносил. Вот она и говорит: «Вот, Иван-царевич, иди выбирай себе коня. Иди клади правую руку, который не будет гнуть спину, на того садись и поезжай, но только не дремли. Ежели ты добудешь яйцо, тогда туды не вози его, а сперва ко мне. Сейчас, — гварит, змей два часа спать будет, так штобы тебе за два часа успеть яйцо схватить».

Вот Иван-царевич пошел к коням. К одиннадцати пришел, положил — они спины гнут, к двенадцатому пришел, положил — спину не гнет. Он на этого коня сял, одной рукой — за гриву, другой — за уши.

Как сял, конь на воздух поднялся, по воздуху, как стрела, полетел. Летат — три километра вышины поднялся. Подлетат, змей спит. Он руку сунул, яйцо взял и на то же место прилетел. Его уже теща дожидат, приготовила, настряпала, угошат его. «Ну-ка, — гварит, — Иван-царевич, покажи мне, како яичко-то». Ну он ей отдал. Она взяла его, сварила, Ивану-царевичу скормила, а ему дала другое. Он как съел это яичко, и говорит: «Ох, маменька, каку я в себе силу поимел, теперь бы я, — гварит, — небо книзу сделал, а землю кверху повернул». — «Ну, — гварит, — ладно, сыночек, не хвалися, иди, — гварит, — неси это яичко».

Вот он приносит это яичко, подает, сестра лежит, хворат. Она его положила. Утром встал, опеть пошел на охоту. Она это яичко сварила, разбойнику скормила. Он съел это яичко и говорит, што он не то принес яичко, он съел сам. «Ты, — гварит, — расхворайся пуще и скажи, што на море остров есть и на острове свинья с поросятами, она выходит из моря, выводит с собой маленьких поросят. Пусть принесет поросенка. Когда я съем его, я стану сильным и поправлюсь с ним. Может, свинья и съест его на острове».

Ну Иван-царевич приходит домой. Она пуще хворат и говорит: «Вот, братец, спала и видела во сне: на море остров, на острове выходит свинья морская с поросятами. Принеси мне поросенка». Он ей: «Да што же ты, сестра, выдумала». А она: «Я из-за тебя маюсь, страдаю, а ты не хочешь мне уважить». Ему делать нечего, он опеть пошел к названой теще. Заходит. Эта названа теща ему говорит: «Я, — гварит, — знаю, из-за чего ты маешься. Я бы сейчас сказала. Ну, — гварит, — сначала поезжай, приведи поросенка, тебе польза будет. Только ты ко мне заезжай. Свинья там, — гварит, — все царство приела». Дала ему кинжал свой и котомку для поросенка и повела его в чисто поле.

В чистом поле ходит двенадцать коней. «Вот, — гварит, — иди, выбирай себе коня». Иван-царевич пошел, к одному — спина гнется, к другому подошел — не гнется. Он только на него сял — он, как стрела, полетел, и сию минуточку образовались они на синем море, на острову. На том острову сидит царска дочь, а на дубу — жених ее, приехал спасать ее.

И только Иван-царевич прилетел, и сразу свинья вылазит на сушу с поросятами. Иван-царевич разбежался на коне, зарубил свинью, слез с коня, поросенка поймал, посадил в котомку и полетел обратно.

Лететь надо было, а он захотел попить. Увидел избушку, опустился, слез с коня, пошел в избушку, попросил попить, там была старушка. Напился, и сразу его в сон бросило. Он уснул, неизвестно, сколько времени спал. Конь ждал, ждал его и убежал. И он когда пробудился, и тогда ему стыдно было зайти к теще-то, п он сразу пошел домой. Пришел, для сестры вздумал готовить, сял, боле полпоросенка съел и пошел на охоту.

Ушел разбойник, вылез, стал есть этого поросенка и говорит: «Теперь хоть ешь, хоть не ешь, все равно толку не будет, потому что он полпоросенка съел и проворнее меня стал. Ты, — гварит, — знать, сёдни еще пуще размечись и скажи ему: «Я видела во сне, что шелк мотала-мотала, ты потянул и порвал». (Разбойник ей большой клубок шелку принес, щтобы она мотала.)

Ну вот, он приходит домой, она и говорит: «Вот немного с поросенка легче стало, да вот уснула и вижу во сне, будто шелк тебе мотала, а ты потянул и порвал». А он на ответ ей: «Ты што еще, сестра, какой-то шелк на руки мотать». Она расплакалась: «Из-за тебя поехала страдать, молодость провожать, а ты не хочешь уважить мне». Он: «Ну уж мотай, раз выдумала». Вот она мотала-мотала, матерый клубок смотала шелку, он потянул и сразу порвал и говорит: «Што тебе с этого, легче стало?»

Ну и ночевал, и утром сразу на охоту подался, а к старухе опеть постеснялся зайти.

А они опеть с разбойником выдумали: он принес клубок матерый воровины[16] и велел, штобы она смотала. «Он, — гварит, — не порвет ее».

Ну и вот он приходит, она опеть ему: «Вот я, Иван-царевич, во сне видела, что тебе воровину мотала, вот этот клубок весь, ты потянул да порвал». Он ей отвечат: «Да чо же ты, сестра, выдумала, каку-то воровину мотать». Она опеть расплакалась: «Ты не хочешь уважить мне». Он ей и говорит: «Ну уж мотай». И вот она зачала мотать, весь клубок смотала. Он потянул и порвал, и говорит: «Ну што, с этого легче стало тебе?»

Ну ночевали, он утром встал, опеть на охоту пошел, а к старухе этой не сходил.

Приходит, а они опеть с разбойником выдумали проволоку мотать. Она и говорит: «Вот, братец, видела во сне, проволоку мотала». Он ей: