История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

но и является величайшим из испытаний, коим до сих пор подвергалась моя стойкость. Ибо что вообще можно сделать, когда столь близкий мне по крови и по дружбе человек, как вы, позволяет себе столь низкий поступок (и это еще самое мягкое определение), поступок... Я должен сказать о нем так много, что больше ничего не стану говорить, разве только (если мне в данном случае нельзя поставить в вину слишком поспешное суждение) напомню вам о вашем письме от 12 августа, в котором вы меня заверили, что — если в Бристоле не произойдет никакого мятежа — вы продержитесь в нем четыре месяца. Продержались ли вы хотя бы четыре дня? Случилось ли там что-либо, похожее на мятеж? Можно было бы задать и другие вопросы, но теперь, признаю, в этом уже нет смысла; а потому заключаю. Я хочу, чтобы вы отправились куда-нибудь за море и там, пока Богу не будет угодно решить мою участь, искали себе средств к существованию; для чего и препровождаю вам при сем паспорт. Молю Бога, чтобы Он заставил вас почувствовать нынешнее ваше положение и дал вам средства возвратить потерянное, ибо даже величайшая победа не принесет мне такой радости, как хорошее основание не краснеть от стыда, уверяя вас, что я остаюсь вашим любящим дядей и преданным другом.

C.R.

С этим же письмом король послал распоряжение о признании недействительными всех прежде выданных Руперту патентов и велел лордам Совета в Оксфорде, куда удалился из Бристоля со своими войсками принц, потребовать, чтобы он передал им лично в руки свой патент главнокомандующего. В самом ли деле король опасался, что принц может заупрямиться, не отдать патент и устроить в Оксфорде какие-нибудь беспорядки, или же он следовал чужим советам, но Его Величество тогда же отправил распоряжение немедленно взять под стражу оксфордского коменданта полковника Легга, который был в большом фаворе у принца и потому мог бы якобы послушно исполнить любой его приказ. Но из-за этой строгой меры первое решение, касавшееся принца, показалось слишком поспешным, и некоторые подумали, что Руперта карают в назидание прочим, дабы явить на нем первый пример монаршей суровости — хотя другие особы так и не были никогда призваны к ответу за множество тяжких проступков и неудач. Никому и в голову не приходило, будто принц способен нарушить долг верности и ослушаться воли короля; равным образом и полковника Легга все считали человеком безусловно преданным Его Величеству и стоящим в этом смысле выше любых искушений; а потому арест коменданта заставил подозревать, что и строгость в отношении принца объяснялась скорее влиянием каких-то его могущественных врагов, а не суровостью самого короля.

Когда принц Уэльский после потери Бристоля перебрался из Эксетера в Лонстон (около середины сентября), сочли нужным сосредоточить в Лонстоне всю корнуолльскую милицию, а тех ополченцев, которых удастся склонить к подобным действиям, двинуть на восток, ведь еще раньше в Эксетере было решено, что — если неприятель предоставит передышку — все силы обоих графств (исключая войска, необходимые для продолжения блокады Плимута) соберутся в Тивертоне и дадут мятежникам бой на переправе. Для более удобного осуществления этого плана сэру Ричарду Гренвиллу было приказано принять начальство над всей милицией Корнуолла, имеющей быть усиленной тремя его собственными полками, которые сэр Ричард привел в свое время под Таунтон. Впоследствии как офицеры, так и солдаты этих полков сочли себя (и с основанием) до такой степени оскорбленными дурным отношением со стороны лорда Горинга, что совершенно рассеялись, и вновь их собрать могла теперь лишь твердая уверенность в том, что их командиром станет сэр Ричард Гренвилл. Подобное положение, по-видимому, вполне устраивало Гренвилла, ведь он уже добился от принца всех знаков уважения, которых желал, и всей поддержки, какая только могла быть ему оказана, и теперь как будто не проявлял особого недовольства — если не считать писем, посылаемых им каждые два-три дня самому принцу, лордам или м-ру Феншоу, в которых, совершенно не стесняясь в выражениях, он восхвалял себя и жестоко бранил за грабежи кавалеристов лорда Горинга, а иногда и сэра Джона Беркли.

Когда принц еще находился в Эксетере, сэр Джон Беркли попросил Его Высочество принять во внимание необходимость его, сэра Джона, неотлучного пребывания в Эксетере (так как именно в эту сторону неприятель явно обращал свои взоры) и передать начальство над войсками под Плимутом другому человеку, который мог бы всецело посвятить себя выполнению порученной ему задачи. Все склонялись к тому, чтобы возвратить под Плимут сэра Ричарда Гренвилла, и он сам, безусловно, на это рассчитывал; однако прежде следовало обдумать три важных обстоятельства. Во-первых, на этот пост, с самого начала ему принадлежавший, претендовал генерал Дигби; и он сам, и граф Бристоль ожидали, что задуманная перемена будет иметь именно такое следствие, ведь Дигби уже достаточно поправил свое здоровье, чтобы выполнять обязанности командующего войсками под Плимутом. Далее, если бы эту должность предложили Гренвиллу, то он непременно потребовал бы себе столь значительную долю военных налогов, что содержание остальной армии и гарнизонов оказалось бы невозможным. И, наконец, самое главное: вся суть нынешнего плана заключалась в том, чтобы собрать в одном месте войско, способное дать бой неприятелю, чего нельзя было добиться без отрядов корнуолльской милиции, а также старых солдат, покинувших свои части; между тем ни те ни другие не выступили бы в поход без сэра Ричарда Гренвилла, а если бы он отправился под Плимут, то и старые его солдаты, вне всякого сомнения, пошли бы именно туда вслед за ним. Кроме того, считалось, что полевая армия, испытывавшая крайний недостаток в хороших офицерах, просто не сможет обойтись без опыта и энергии Гренвилла. А потому было решено, что генерал Дигби вновь займет свой прежний командный пост под Плимутом, однако при любых чрезвычайных обстоятельствах и в случае вражеского наступления он будет подчиняться сэру Ричарду Гренвиллу; и после того, как Гренвилл двинулся в Девоншир и устроил свою квартиру в Окингтоне, Дигби получил соответствующий приказ, который был им неукоснительно исполнен.

В начале октября, твердо пообещав навести порядок в войсках, карать солдат за любые бесчинства и открыть для обывателей доступ на рынки, лорд Горинг убедил девонширских комиссаров увеличить вдвое военный сбор с графства, а половину вырученных средств отпускать его армии. Заполучив таким образом огромные суммы, Горинг, однако, нисколько не умерил свои насилия и вымогательства; собранные же деньги, вместо того, чтобы регулярно выплачивать их солдатам, он отдавал тем особам, коих ему было угодно именовать