История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

армию, ни в Англию, но возложил на него поручение удерживать кавалерию от участия в каких-либо боях, пока он, Горинг, не получит от Парламента разрешение отправить ее на службу какому-нибудь иноземному государю, что станет для офицеров-кавалеристов великой удачей. Впоследствии, уже в Лон-стоне, генерал-майор говорил, что не понимает истинных замыслов лорда Горинга, ведь накануне отъезда тот строго наказывал офицерам беречь свои полки, ибо он надеется выхлопотать дозволение на перевозку их за море — но уже спустя несколько дней по прибытии в Париж Горинг послал в Англию капитана Порриджа с поручением забрать всех его верховых и боевых лошадей, которые он будто бы должен кому-то подарить во Франции, хотя в то же самое время он уверял своих друзей, что скоро вернется с солдатами и оружием (чему после истории с лошадьми уже не верили).

С того времени, как генерал Горинг впервые обосновался на западе, народ отзывался о нем не слишком почтительно, особенно корнуолльцы, которых он в высшей степени неразумно восстановил против себя бесконечными издевками и оскорбительным пренебрежением. Так, устраивая под Таунтоном смотры своей пехоте, Горинг имел привычку хлопать по плечу какого-нибудь ирландца или одного из прибывших из Ирландии солдат (людей, несомненно хороших) и говорить ему при всех, что он стоит десяти корнуолльских трусов; а ведь эти самые корнуолльцы составляли тогда большую часть его армии, с ними были связаны все его надежды на будущие успехи, и многие из них имели основания думать о себе, что они ни в чем не уступают любым другим людям, находившимся на королевской службе. Когда же Горинг покинул армию и уехал во Францию, говорить о нем стали с еще большей вольностью. Утверждали, что он с самого начала находился в сговоре с мятежниками и, бесполезно истощив и израсходовав все посланные ему припасы, оставил теперь свою вконец разнуздавшуюся и ненавистную всем армию на милость врага — а также жителей графства, имевших гораздо больше, чем неприятель, справедливых оснований для гнева, а потому и менее склонных к милости. Потерю Уэймута — в виду его армии, после того, как город уже находился в его руках, и в условиях, когда ему принадлежало единоличное командование — ставили в связь со злосчастной стычкой у Петбертон-бриджа, когда два его отряда, исполняя полученные от него приказы, вступили в бой друг с другом, а неприятель преспокойно отступил и укрылся за своими укреплениями. Вспоминали, как своими дикими бесчинствами он сознательно возбуждал бешеную злобу местного населения; как он вредил ленгпортскому гарнизону и довел его до распада; как отнимал провиант у других гарнизонов; как он всячески обхаживал дубинщиков; как (заявив вначале, что враг будет у него в руках уже через шесть дней) простоял со всей своей армией под Таунтоном целых шесть недель; как в это самое время он позволял неприятелю доставлять в осажденный город (который он грозился заморить голодом за несколько дней), через расположение собственных войск, огромное количество продовольствия, а своему брату Портеру — тайно встречаться и беседовать со старшими офицерами мятежников; как во время сидения под Таунтоном он пренебрегал нуждами своей пехоты, отчего свыше двух тысяч человек разбежалось. Внезапное нападение на его главную квартиру, произведенное неприятелем средь бела дня накануне ленгпортского конфуза (за что ни единый человек не был призван к ответу), а также полный разгром армии под Ленгпортом и беспорядочное ее бегство причисляли к самым позорным из когда-либо случившихся поражений, объясняя их постыдной бездеятельностью командующего. Указывали, что и прежде, в затруднительных обстоятельствах или в случаях, требовавших серьезного обсуждения, он никогда не созывал военный совет, чтобы обдумать необходимые меры; что же до последнего, ленгпортского, дела, то он тогда находился так далеко от поля боя, что, в панике примчавшись в Бриджуотер, объявил о потере всей пехоты и артиллерии, которые в действительности были спасены — исключительно благодаря заботе и усердию лорда Уэнтворта и сэра Джозефа Уэгстаффа. Говорили о неслыханном равнодушии, с которым относился он к собственной армии по ее отходе в Бриджуотер, так что из трех или четырех тысяч солдат, которыми, по признанию самого же Горинга, располагал он после ленгпортского дела (а если он не преуменьшил свои потери, то их должно было быть гораздо больше), уже через шестнадцать дней не осталось и тысячи трехсот человек; да и впоследствии он сам не вернул под свои знамена ни единого бойца, подкрепления же получал исключительно усилиями и властью принца. Наконец, эти люди вспоминали, как, находясь в Девоншире с начала июля, со времени своего отступления из Ленгпорта, и до конца октября, когда он отбыл во Францию — иначе говоря, целых пять месяцев — и располагая армией из более чем четырех тысяч кавалерии и пехоты, Горинг только тем и занимался, что разорял графство, настраивая девонширцев против короля и его дела, не предприняв ни единой попытки дать бой неприятелю или хотя бы выступить ему навстречу — а за это время, ведя правильные осады, мятежники успели овладеть Бриджуотером, Шерборном, Бристолем и многими другими важными крепостями.

В целом же, сравнивая его слова и поступки, сводя воедино сделанное и не сделанное им, эти люди приходили к выводу, что если бы Горинг вступил в сговор с неприятелем и, подкупленный им, решил изменнически предать запад в руки Парламента, то он не смог бы придумать для достижения подобной цели более удачных средств, ведь по недостатку собственного влияния отдать западные графства во власть мятежников каким-нибудь явным и открытым действием он был не в силах. А потому те, кто об уме, мужестве и воинском искусстве Горинга держался более высокого мнения, нежели о его совести и честности, полагали, что погрешил он именно с этой последней стороны, к каковому заключению их еще сильнее склоняли слова «На Горинга мы можем положиться!», часто по неосторожности слетавшие с языков в неприятельском лагере, а также то обстоятельство, что после ленгпортского погрома сэр Томас Ферфакс занялся упомянутыми выше крепостями, совершенно не принимая в расчет и не пытаясь найти армию лорда Горинга, чья кавалерия — и этого он не мог не знать — равнялась по численности его собственной, а пехота — и этого он имел все основания опасаться — могла быть быстро пополнена в многолюдных графствах Девоншир и Корнуолл. Ферфакс, рассуждали эти люди, никогда бы не поступил столь легкомысленно и неосмотрительно, не будь он вполне уверен, что войска Горинга ничем его не обеспокоят (вдобавок Горинг, никем тогда не преследуемый, мог бы с легкостью прорваться на соединение с королем, что