Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

предки императора переселились в Испанию. В том же испанском городе, в котором появился на свет Траян (52 г.), — в Италике — родился и племянник Траяна Адриан (76 г.). После смерти отца мальчик был доверен опеке Траяна и Целия Аттиана (86 г.). Последний воспитал его и привил ему такую любовь к греческой литературе, что мальчик удостоился прозвища Грекул (Graeculus). Он обучался также пению, музыке, медицине, математике, живописи и скульптуре, а позднее познакомился на досуге с полудюжиной других искусств. Траян вызвал его в Рим (91 г.) и женил на своей племяннице (100 г.). Вивия Сабина, чей образ донесли до нас скульптурные портреты, которые, впрочем, могли идеализировать ее внешность, была женщиной выдающейся красоты и превосходно сознавала это; длительного счастья Адриан с ней не нашел. Возможно, он любил собак и лошадей слишком сильно и проводил чересчур много времени на охоте, строя после смерти своих любимцев гробницы для них. Не исключено, что он был ей неверен или так по крайней мере казалось. Как бы то ни было, она не родила ему ребенка, и хотя она сопровождала его во многих поездках, их жизнь прошла в отчуждении. Он оказывал ей всевозможные знаки внимания и уважения, был с нею добр и мягок, но… не мог дать ей любви. Когда Светоний, один из его секретарей, посмел говорить о ней без должного уважения, Адриан отправил его в отставку.

Первым самостоятельным шагом Адриана в роли императора стал пересмотр империалистической политики дяди. Он отговаривал Траяна от Парфянского похода, считая его слишком безрассудной тратой сил и средств после недавней войны с даками, к тому же возможные приобретения было нелегко удержать; военачальники Траяна, ревностно алкавшие славы, не простили ему этого. Теперь он вывел легионы из Армении, Ассирии, Месопотамии и Парфии, преобразовал Армению из провинции в зависимое от Рима царство и согласился с тем, что восточная граница Империи будет проходить по Евфрату; после Цезаря — Траяна он выступил в роли Августа и мирными средствами упрочил насколько мог беспримерное по масштабам царство, завоеванное отвагой и оружием. Полководцы, стоявшие во главе траяновскйх армий — Пальма, Цельс, Квиет, Нигрин, — считали его политику трусливой и недальновидной; они понимали, что отказ от наступательных действий равносилен переходу к обороне, а переход к обороне означал начало конца. Пока Адриан оставался со своими легионами на Дунае, сенат объявил, что четыре вышеупомянутых полководца уличены в заговоре с целью совершить государственный переворот и казнены по приказанию сената. Рим был шокирован тем, что людям было отказано в суде; и хотя Адриан, спешно вернувшись в Рим, утверждал, что случившееся произошло без его ведома, никто ему не поверил.. Он дал обет, что смертный приговор сенатору будет выноситься отныне исключительно по настоянию сената, раздал подарки народу, порадовал его роскошными играми, аннулировал податные недоимки на общую сумму 900 000 000 сестерциев, публично сжег записи об уплате налогов, устроив фискальное аутодафе, и двадцать лет мудро, справедливо и мирно правил державой. Но его непопулярность оставалась абсолютной.

Античный биограф описывает его как высокого и изящного, с завитыми волосами и «густой бородой, скрывавшей пятна на его лице»{1105}; с этого времени все римляне носили бороды. Он обладал крепким телосложением и держал себя в форме при помощи постоянных упражнений, в первую очередь охоты; несколько раз он своими руками убивал львов{1106}. В его личности было столько разнородных качеств, что любое описание неизбежно окажется путаным. Мы слышим о том, что он бывал «суровым и веселым, забавным и серьезным, чувственным и осторожным, жестким и добродушным, жестоким и милосердным, обманчиво простым, всегда и во всем разным»{1107}. Его ум был быстр, беспристрастен, скептичен и проницателен, однако он с уважением относился к традиции — ткани, связующей поколения. Он читал и восхищался стоиком Эпиктетом, посмеивался над оракулами, заигрывал с магией и астрологией, поощрял государственную веру и прилежно исполнял обязанности верховного понтифика. Он бывал учтив и непреклонен, иногда кровожаден, обычно добр; возможно, эти противоречия вытекали из необходимости приспосабливаться к обстоятельствам. Он навещал больных, помогал несчастным, увеличил вспомоществование для вдов и сирот и был щедрым покровителем художников, писателей и философов. Он хорошо пел, танцевал, играл на арфе, был хорошим живописцем, посредственным скульптором. Он написал несколько больших книг — грамматику, автобиографию, пристойные и непристойные стихотворения{1108} — на латыни и греческом. Греческую литературу он предпочитал латинской и простую латынь старика Катона ценил выше, чем гладкое красноречие Цицерона; под его влиянием многие авторы страстно полюбили теперь архаический стиль. Он поставил во главе основанного им университета профессоров, чей труд оплачивался государством, и построил для них величественный Атеней — соперника Александрийскому Музею. Ему нравилось собирать вокруг себя ученых и мыслителей, озадачивать их вопросами и смеяться над их спорами и противоречиями. Мудрейшим из представителей этого философского придворного круга был Фаворин из Галлии; когда друзья подтрунивали над ним за то, что в споре он уступил Адриану, он ответил, что человек, за спиной которого стоят тридцать легионов, просто обязан всегда оказываться правым{1109}.

Наряду с этими многообразными интеллектуальными интересами Адриану был свойствен безошибочный практицизм. Следуя примеру Домициана, Адриан доверял своим вольноотпущенникам только второстепенные функции, избирал для деятельности в правительстве всадников с безупречной репутацией и проверенными способностями и сформировал из них и сенаторов concilium, который собирался на регулярные заседания, посвященные рассмотрению политических дел. Для того чтобы пресечь коррупцию или обман при уплате налогов, он ввел должность поверенного в делах казначейства, или advocatus fisci. Результаты не замедлили сказаться: при том, что налоги остались на прежнем уровне, доходы весьма возросли. Он лично следил за деятельностью каждого правительственного подразделения и, как и Наполеон, поражал их руководителей детальным знанием обстановки во вверенной им области. «Его память была выдающейся, — пишет Спартиан, — он писал, диктовал, слушал и беседовал с друзьями в одно и то же время»{1110}. Впрочем, распространенность данного мотива вызывает сомнения в достоверности рассказа. Под опекой Адриана и благодаря расширению поддержки со стороны гражданских органов Империя в эту эпоху управлялась, вероятно, лучше, чем когда бы то ни было до или после. Ценой, которую приходилось платить за это административное рвение, были разбухание бюрократического аппарата и «мания к регулированию», которая все более приближала принципат к абсолютной монархии. Адриан соблюдал все установленные формы сотрудничества с сенатом; тем не менее его ставленники и их распоряжения все глубже вторгались в сферы, бывшие некогда прерогативой этого «собрания царей». Он был слишком увлечен решением стоявших перед