Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

ним проблем, чтобы предвидеть, что его эффективная, но все шире распространяющаяся бюрократия станет со временем непосильным бременем для налогоплательщиков. Напротив, он верил в то, что в рамках правового устройства, разработанного его правительством, каждый житель Империи сможет проложить себе дорогу благодаря собственному таланту и способный человек сможет без помех переходить из класса в класс.

Его ясный и логически мыслящий ум с раздражением взирал на хаос скопившихся темных и противоречивых законов. Он поручил Юлиану свести воедино постановления прежних преторов в Вечном Эдикте и содействовал дальнейшей кодификации права, прокладывая путь, по которому Юстиниан пройдет до конца. Он действовал в качестве верховного судьи как в Риме, так и в путешествиях и заслужил репутацию честного и ученого судьи, который был мягок настолько, насколько это допускал закон. Он издавал бесчисленные декреты, обычно защищавшие слабого от сильного, раба от господина, мелкого фермера от латифундиста, арендатора от помещика, потребителя от мошенничества торговцев и умножения числа посредников{1111}. Он отказался принимать к рассмотрению дела об оскорблении величия, отрекался от наследств, завещанных ему теми, у кого были дети и кого он не знал, приказал проявлять умеренность и терпимость при применении законов против христиан{1112}. Личным примером он поощрял развитие на государственных землях практики эмфитевсиса («вращивания»), по которой землевладельцы сдавали необработанные участки земли в аренду для насаждения там фруктовых садов и отказывались брать с них ренту до тех пор, пока на деревьях не появятся первые плоды. Он не был радикальным реформатором; он был только выдающимся администратором, который стремился к величайшему благу целого, насколько ему позволяли ограниченность и неравенство человеческой природы. Он сохранял старые формы, но постепенно наполнил их новым содержанием, соответствовавшим нуждам времени. Однажды, когда его страсть к администрированию порядком выдохлась, он отказался выслушать обратившуюся к нему с прошением женщину, сославшись на нехватку времени. «Тогда не будь императором», — воскликнула она. Он дал ей аудиенцию{1113}.

2. Путешественник

В отличие от своих предшественников Адриан интересовался не только столицей, но и Империей в целом. Следуя здоровому прецеденту, созданному Августом, он решил посетить каждую провинцию, изучить ситуацию в ней и ее нужды и облегчить ее положение настолько быстро и эффективно, насколько это в силах императора. К тому же он был любознателен; его интересовали обычаи и искусства, одежда и верования различных народов Римской державы; он желал увидеть знаменитые места греческой истории, погрузиться в ту эллинистическую культуру, которая была основой и украшением его духа. «Он любил, — говорит Фронтон, — не только править миром, но и объезжать его»{1114}. В 121 году он выехал из Рима, сопровождаемый не парадной царской свитой, а обществом экспертов, архитекторов, строителей, инженеров и художников. Сначала он заехал в Галлию и «пришел на помощь всем общинам, оказав им разнообразные благодеяния»{1115}. Он приехал в Германию и удивил каждого той дотошностью, с какой провел инспекцию оборонительных линий, защищавших Империю от ее будущих могильщиков. Он перестроил, расширил и усовершенствовал limes между Рейном и Дунаем. Человек миролюбивый, он разбирался в военном искусстве и был полон решимости не допустить, чтобы его мирный характер ослабил армии или ввел в заблуждение врагов. Он издал жесткие приказы относительно поддержания воинской дисциплины и подчинялся им сам, посещая лагеря. Там он жил солдатской жизнью, питался тем же, чем и воины, никогда не пользовался повозкой, проходя на марше в полном военном снаряжении по двадцать миль, и обнаруживал такую выносливость, что едва ли кому-нибудь могло прийти в голову, что в нем бьется сердце ученого и философа. В то же время он щедро награждал за воинскую доблесть, повысил юридический и экономический статус легионеров, вооружил их более совершенным оружием, обеспечил обильными припасами и позволил им в свободные часы не слишком заботиться о наиболее строгих предписаниях дисциплины при условии, что их развлечения не скажутся на боевой готовности. Никогда римская армия не находилась в лучших условиях, чем в годы его правления.

Отсюда он движется вниз по течению Рейна к его устью и переправляется в Британию (122 г.). Нам почти ничего не известно о его деятельности на острове, за исключением того, что он приказал построить стену между заливом Солуэй-Ферт и устьем реки Тайн, «чтобы отрезать варваров от римлян». Вернувшись в Галлию, он не спеша миновал Авиньон, Ним, другие города провинции и остановился на зиму в Тарраконе (Северная Испания). Прохаживаясь по саду своего гостеприимна, он был атакован рабом, который бросился на него с обнаженным мечом и попытался зарубить. Адриан одолел его и спокойно передал в руки слугам, которые обнаружили, что тот безумен.

Весной 123 года он выступил во главе легионов против мавров Северо-Западной Африки, которые совершали набеги на римские города Мавритании. Разгромив их и оттеснив к холмам, с которых они спустились, он отплыл в Эфес. Перезимовав там, он посетил города Малой Азии, выслушивая прошения и жалобы, карая должностные преступления, вознаграждая компетентность и обеспечивая деньгами, проектами и рабочей силой строительство муниципальных храмов, бань и театров. Кизик, Никея и Никомедия пострадали от жестокого землетрясения; Адриан ликвидировал урон за счет императорской казны и построил в Кизике храм, который немедленно был причислен к семи чудесам света{1116}. Вдоль Черноморского побережья он двинулся на восток — к Трапезунду, приказал губернатору Каппадокии — историку Арриану — изучить положение всех портов на Черном море и доложить ему, отклонился на юго-запад к Пафлагонии и провел зиму в Пергаме. Осенью сто двадцать пятого года он отплыл на Родос, а оттуда — в Афины. Там он провел счастливую зиму и наконец возвратился домой. Все еще любознательный в свои пятьдесят, он остановился на Сицилии и поднялся на Этну, чтобы видеть солнечный восход с вершины, возвышающейся на 11 000 футов над уровнем моря.

Следует ртметить, что он имел возможность оставить столицу на пять лет и доверить управление государственными делами своим подчиненным; словно хороший менеджер, он организовал и вымуштровал почти автоматически действующее правительство. Он оставался в Риме немногим более года. Страсть к путешествиям была у него в крови, и сколько еще оставалось перестроить! В 128 году он вновь выехал из Рима, на этот раз в Утику, Карфаген и цветущие новые города Северной Африки. Вернувшись осенью в Рим, он вскоре покинул город вновь и провел еще одну зиму в Афинах (128–129 г.). Он был избран архонтом, успешно председательствовал на играх и празднествах и принимал титулы Освободителя, Гелиоса, Зевса и Спасителя Мира. Он общался с философами и художниками,