Моя полосатая жизнь: Рассказы оголтелой оптимистки - Нина Витальевна Зверева

– Ниночка, что такое? Почему меня все знают? Раньше все знали только тебя.

– Мамочка, ваш ролик с папой посмотрели 10 миллионов человек!

– Да? Ну и что в нем особенного?

– Мам, ну вы же одно и то же говорите с папой. И вообще какой-то веселостью от вас веет.

– Да, весело – это здорово. Вообще я к своей жизни претензий не имею. Я хочу, чтобы ты это запомнила. А еще я нажилась, Ниночка. Сейчас мне так трудно все, поэтому, пожалуйста, не надо по этому поводу тосковать и вообще переживать.

Конечно, я не могла с ней поговорить, как с представителем старшего поколения, ни про смерть, ни про похороны, ни про завещания, ничего этого у нас нет. Я считаю, что это неправильно, но для нее это было бы слишком. Она понимала, что я все сделаю.

А после ее ухода уже я все время спрашивала папу: «А чего тебе хочется? По-настоящему хочется?»

В моей книге «Вы и ваша мама» про разные типы мам есть, разумеется, немножко и про мою. Мамина болезнь, конечно, наложила отпечаток на ее характер. В день рождения моего мужа, например, к нам приезжают гости, мне надо всех принять. А мама зовет меня и жалуется, что она плохо дышит, ей надо ехать в город. Это ужасно: у нас гости, без меня никак, а ей надо уезжать, причем в город ее должен везти именинник Вова, никто другой. Договорились, что поедем в город, но часа через три или четыре.

Ее здоровье было общей заботой. Может, потому, что его было очень мало и оно ей требовалось, не знаю. Были моменты, когда нам с Вовой приходилось трудно. Поэтому я никогда не жалуюсь, ненавижу слово «здоровье». И когда плохо себя чувствую (к сожалению, бывает), вообще никому не говорю, потому что в моей жизни этого было многовато.

Мама была избалована папой, который выполнял все ее «хочется». Она знала себе цену, все свои достоинства, и иногда это становилось ее недостатком.

Детских травм у меня не было. Была юношеская драма. Когда я вышла замуж, мама никак не могла признать меня как отдельную величину в своей семье, и предложила нам с Вовой:

– Оставайтесь детьми.

Но мы довольно быстро получили квартиру и начали жить отдельно.

Главное – у меня всю жизнь был рядом такой друг, к которому я могла прийти или позвонить в любой момент.

У нее была сумасшедшая любовь к людям, желание делать их счастливыми… Мне очень повезло.

Да, мы не делаем ошибок, которые делали наши родители с нами. Но мы делаем свои, другие. У меня настолько зашкаливает благодарность маме за яркую, счастливую жизнь, за ее необыкновенную любовь, что я не хотела бы разбирать по косточкам, в чем и когда она была неправа.

Я понимала с самого детства, что у меня необыкновенная мама. К ней часто приходили люди, всегда в доме было весело и живо, всегда праздник, а когда она убегала на кухню, наступала полная тишина. Жизнь вместе с ней убегала, потом она возвращалась, и снова все продолжалось. И я понимала, что хочу вот так. Хочу быть той самой жизнью.

Я много думала о том, как сделать так, чтобы она и после своего ухода продолжала влиять на людей. И решила написать на ее памятнике ее любимый девиз: «Не умирай, пока живешь».

Глава 2

Тетя Зина

Мои сумасшедшие родители, особенно мама, очень хотели показать нам весь мир, но папа, ученый-физик, был невыездным.

– Страна у нас большая, есть что посмотреть, – сказала мама и решила купить путевки на теплоход. Они были по какой-то безумной цене – 1000 рублей. Для сравнения: средняя зарплата тогда была около 60 рублей. Мы два года копили на эти путевки, отказывали себе во многом, но делали это легко – привыкли к довольно скромному образу жизни.

Ведь речь шла не просто о круизе, а о путешествии от Красноярска до острова Диксон на теплоходе «Александр Матросов»! Мама все узнала про этот маршрут: по нему ходили всего два теплохода, и надо было выбрать время, когда по Енисею можно проплыть, – по-моему, июль или начало августа. И еще важно было успеть купить эти путевки, чтобы попасть в число счастливчиков.

И накопили, и купили, и попали. Две каюты – родительская и наша с братом, «кошкин дом», как говорила мама. Мне, наверное, 11 или 12, Игорю, соответственно, на два года больше. И мои молодые 40-летние родители – папа с фотоаппаратом и мама с горящими глазами.

На том теплоходе оказалось очень много питерской и московской интеллигенции. Очень быстро образовалась компания, но особенно мама радовалась двум новым подругам – Зине и Шуре.

Шуре лет пятьдесят с лишним, доктор физико-математических наук, знала наизусть всего Пушкина, и не только его, владела тремя языками, какое-то время была замужем за главным редактором «Известий».

И Зина – тихая, замкнутая, вся в себе, химик, в 40 лет уже доктор наук, одинокая, жила в Москве с мамой. Очень интересная, глубокая, говорила как-то очень мягко, по-особенному. Она и меня называла не как все – Ниночек, Нинуша.

Мы плыли и плыли, были и моржи, и льдины, мы видели вечную мерзлоту, побывали в Дудинке и Норильске, я вручала капитану ключ от Северного полюса… Перед островом Диксон корабль затерло льдами, нас спасал ледокол, и стало понятно, что мы не доберемся до конечного пункта назначения. Мама переживала безумно. Она все про него прочитала, про какие-то тюльпаны зимой, она очень хотела туда попасть, но… не сложилось.

Много лет спустя в выступлении на TED я рассказывала про одну из путешественниц с того теплохода. Москвичка, лет восьмидесяти пяти, профессор или академик, которая изучала движение декабристов. Она уже бывала в Игарке, и когда в тот раз не попала из-за льдов, то воскликнула:

– Да что я, последний раз в Игарке, что ли?

Мама цитировала это всю жизнь.

После путешествия тетя Зина предложила:

– Неленька, приезжай в Москву, останавливайся у нас.

Так мамина мечта – московские театры, концерты, рестораны – воплотилась в жизнь, ведь у нас практически появился дом в Москве. Дом, в котором жила Зина с мамой, Ритой Александровной.

Там я впервые увидела, какую тюрьму может устроить мать для любимой дочери. Никаких командировок, никаких международных симпозиумов, даже на тот теплоход до Диксона Зине было очень сложно вырваться. Она получила докторскую степень, по-моему, где-то в 31 год, а потом стала автором мирового открытия. Известный ученый в институте неорганической химии, в который пришла сразу после учебы и проработала там лет пятьдесят или шестьдесят – до своего ухода.

Дома с мамой они жили в смежных комнатах – Рита Александровна в одной, Зина в другой. Когда я приезжала, то жила в комнате с Ритой Александровной. Привыкла к бесконечной астме, кашлю по ночам, но у моей мамы всю жизнь астма, и для меня это не было проблемой. Зато у меня была тетя Зина в соседней комнате.

Она была друг, ментор, коуч, в чем-то мама. И это стало проблемой – моя мама очень ревновала, очень! Когда тетя Зина в первый раз приехала к нам на дачу, через два дня там уже все искрило. Мама не выходила ни к обеду, ни к ужину. Я поднималась к ней в комнату и слышала:

– Ты чья дочь? Ты моя дочь.

Когда меня не было рядом, все было