В его глазах - Анна Ардо

давно точил на меня зуб. Понятия не имею, за что. Просто с первого дня само моё присутствие его страшно раздражало. Полагаю, он был из тех, кто называет себя коренным москвичом и считает, что в Москве есть место только для москвичей. Не хочу показаться не толерантной или вроде того, но сам Тимофей Белов, по слухам, приехал в столицу всего несколько лет назад, но, видимо, об этой части своей истории он предпочитал забывать, когда орал на работников ресторана, из которых исконным жителем столицы значился лишь он один.

— О чём ты думаешь, Григорьева?! Считаешь, что можно вот так приехать, и тут тебя будут ждать с распростёртыми объятьями?! Можно делать всё, что вздумается, и ничего тебе за это не будет?! — управляющий верещал так, что у него слюна изо рта брызгала и летела прямиком мне в лицо. Я оказалась в прямом смысле слова оплёванной. — Конечно, зачем тебе думать о других, когда у тебя только одно на уме!..

— Я… Я… — я мямлила и не могла даже слова вставить.

Белов тем временем распалялся лишь сильнее:

— Ты в курсе, что у меня таких, как ты, очередь до самого Кремля?! Долго прикажешь терпеть твои выходки?!

Никаких «выходок» от меня он никогда не терпел. Всё это было откровенной клеветой, но в тот миг я не имела ни малейшей возможности постоять за себя. Безропотно слушала, как на меня выливают ушаты дерьма, и лишь пыталась что-то пролепетать в своё оправдание.

Уже не раз мне доводилось видеть, как управляющий устраивал подобные взбучки другим. И очень опасалась, что однажды и сама окажусь на этом месте. Молилась, чтобы такого не произошло, но даже молитвы тут не помогли.

— Ещё хоть раз опоздаешь!.. — заорал Белов.

Но внезапно его прервал кто-то из другого конца кухни:

— Тимофей! — это был Алексей, один из су-шефов, новенький на кухне. Мы едва знали друг друга, только здоровались иногда, когда подворачивался случай. — Тимофей, Аника пришла вовремя.

Управляющий вытянулся в лице. Полагаю, моя реакция была ничем не краше.

— Что? — Белов нахмурился. — Ты-то откуда знаешь?

— Да мы вместе пришли. А она после этого сразу улетела в туалет. Аника, — Лёша глянул на меня и (возможно, мне показалось) слегка подмигнул, едва заметно, — у тебя всё нормально? Может, с желудком что?

Тимофей повернулся ко мне, глянув вопросительно.

— У меня… У меня просто «эти дни», — я поморщилась от столь очевидной лжи.

Искренне молилась, чтобы Белов не додумался требовать доказательства. В школе у нас так делал физрук, когда девочки пытались отказаться от уроков. Самые предприимчивые находили способы подделать «вещдоки», а самым стеснительным, как мне, приходилось в любой день менструального цикла бегать кроссы и прыгать через «коня».

Управляющий щурился, будто ему таким образом становилось понятнее, сочиняю я или нет. А я вот так и не смогла определить, к какому выводу он пришёл.

Белов лишь кинул на прощание:

— Ладно, Григорьева. Но заруби себе на носу: одно опоздание — и вылетишь отсюда ко всем чертям!

Когда он ушёл, я медленно, осторожно выдохнула. Потом глянула на Алексея и произнесла одними губами: «Спасибо». Он махнул мне разделочным ножом и улыбнулся. А я побрела к своим посудомоечным машинам.

Глава 19

Смена посудомойки в ресторане — отдельный вид персонального ада. Наверняка многие считают, что возможности современной техники сильно упрощают процесс. Да, мыть вручную мне почти ничего не приходилось, кроме самого дорого фарфора, — всё делали за меня специально обученные машины. Но вот всё остальное…

Сначала посуду нужно было сложить в здоровенные поддоны, дабы ничего не разбилось при переноске. Никакой каталки у меня не было, я всё носила собственными руками. Любая посуда — гостевая, кухонная, персональная — сваливалась ко мне. Дальше её нужно было предварительно очистить от остатков еды, рассортировать, разложить по специальным отделениям. После мытья каждую тарелку, вилку или чайник ждал новый этап — сушка и натирка. Нетрудно догадаться, что последний из них был порой самым трудоёмким, а Белов никогда не упускал возможность даже за малейшее пятнышко на столовом приборе заставить меня перетереть заново всю партию. Всю. От первой до последней. Таким образом я порой натирала по два, по три, по четыре раза одни и те же предметы. Иногда даже казалось, я сейчас в них дырку протру. Ну, или пальцы у меня отвалятся ко всем чертям.

Про разбитую посуду просто промолчу. Даже если она билась не по моей вине (а такое случалось нередко), в любом случае за эту часть ресторанного имущества отвечать приходилось мне собственной головой и зарплатой. Так что штрафы на работе не являлись редкостью. И всё же со временем я кое-чему научилась — маленьким хитростям, которые помогали мне оставаться на плаву и лишний раз не страдать.

Зачем я всё это рассказываю? Возможно, затем, что в этом и заключались все мои мысли и вся моя головная боль в течение всех двенадцати часов смены. На другое не оставалось ни сил, ни времени. Так случилось бы и в этот раз, если бы не события ушедшей ночи. Они не покидали моей головы, не желали никак останавливаться — всё кружились и кружились, отвлекая от рабочих забот и заставляя волноваться.

Ведь уже сегодня вечером я снова должна была пойти в «Империал». И там, вполне вероятно, снова встретить его — Станислава Адлера, мужчину с неземным голубым взглядом, в котором всегда горел ледяной огонь…

— Григорьева!

Я подпрыгнула на месте. Вилка, которую я как раз натирала до скрипа, выпала из рук. Тимофей очутился на «месте преступления» всего за секунду.

— Так вот как ты относишься к своим рабочим обязанностям! — его цепкий взгляд прожёг несчастный столовый прибор, лежащий у моих ног. Странно, что вилка не расплавилась. — Считаешь, нормально бросать посуду на пол, да?!

— Я… Я… Я случайно… Я не хотела…

— Хорошо, что я увидел! А небось, пока я не вижу, ты всё тут раскидываешь?!

— Я помою… Я…

Белов ткнул толстым пальцем-сарделькой в гору только что вымытой и перетёртой посуды:

— Всё перемыть!!! — прогремел он победно.

Спорить было себе дороже, а о заслуженном обеденном перерыве, на который я планировала пойти сразу после того, как разберусь со злосчастной вилкой, можно было и вовсе забыть.

С трёх часов ночи и по сей час в моём желудке побывал только Кирин клаб-сендвич. И пока другие работники кухни получали положенные им пайки, я снова загружала стирку, принимала очередной поддон с уже испачканной посудой и выслушивала претензии официантов, которые ругались,