В его глазах - Анна Ардо

всё на месте. Но я на всякий случай всё-таки вытащила деньги и пересчитала. Двадцать три тысячи рублей. МОИ двадцать три тысячи, заработанных во время странной, безумной, отвратительной игры. Похоже, у моей совести и морали имелся свой ценник, и я только что с удовольствием продалась…

Словно пьяная, я побрела к метро. Не чувствовала ни порывов холодного ветра, ни капель дождя, который, как назло, заморосил над городом. Уже у входа в подземку вдруг опомнилась, что общественный транспорт в это время не работает. Вот чёрт…

Пришлось воспользоваться услугами такси. Недешёвое это удовольствие в Москве, но ведь теперь я не бедствовала. Хотя, признаюсь, отдавать шестьсот за двадцать минут поездки было жаль. Вдобавок таксист меня, похоже, люто возненавидел, когда я протянула ему пятитысячной купюры. Но гнев его тут же сменился на милость при виде чаевых.

— Вот, это вам, — я отдала дядечке две сотни сверху, и он вежливо улыбнулся, даже пожелал мне доброй ночи.

Доброй ночи…

Войдя в квартиру, я уже поняла, что едва ли усну прямо сейчас и вряд ли ночь эта будет вспоминаться мне добром.

Кинув рюкзак в прихожей, я первым делом пошла в ванную — в нашу уже привычную обшарпанную ванную, ещё времён Советского Союза. Встала под душ и долго-долго не двигалась, чувствуя, как вода окутывает меня целиком. Однако ощущение чистоты не возвращалось. Словно меня окунули в мазут. Я принялась изо всех сил тереть кожу банной щёткой. Особенно пострадавшие места оказалось слишком больно подвергать такому насилию. Я быстро ощутила боль и перестала себя мучить.

Привалилась лбом к мокрому кафелю, закрыла глаза и постаралась просто отдышаться. Но недавние воспоминания осиным роем взметнулись в голове.

Я снова стояла на коленях перед Золотницким, а Станислав бил меня плёткой, ещё и ещё…

Я сказала впоследствии, что мне было не очень больно, но я солгала. Боль ощущалась не на поверхности, а внутри меня, в моей душе. Она прожигала при мысли, что Адлер смотрит на мою полную беспомощность и видит, что тело моё реагирует на него, получая какое-то иррациональное удовольствие.

А затем я вспомнила его глаза…

Наш бессловесный контакт, когда в моих руках находился член Оскара, когда по комнате разносился его сладострастный стон, а мы со Станиславом молчали. Молчали и неотрывно смотрели друг на друга. По крайней мере один из нас в тот момент страстно желал другого. И этим кем-то была я…

Опустив ладонь к лобку, я поняла, что снова возбуждаюсь. Но как такое могло быть?.. Всё, что я испытала, ужаснуло меня. Всё, что я сделала, было грязным, плохим, недопустимым. Все мои порывы и эмоции были неосознанными, я совершенно точно не могла захотеть чего-то подобного. Никогда в жизни. Никогда!..

И всё-таки отрицать очевидное невозможно. И тогда, и сейчас я плавилась, подобно воску, при мыслях об Адлере — о его взгляде, о его голосе, о его присутствии рядом.

Не понимая, что делаю, я стала ласкать себя, гладить. Представляла, что это не мои руки касаются влажных губ, сосков, живота. Эта фантазия заворожила настолько, что я перестала отличать реальность от грёз. Я находилась вовсе не в захудалой ванной съёмной квартиры, а в шикарной душевой Станислава. И мы оба были обнажены. Он касался меня там, где не касался никто и никогда. Даже мне самой всегда было неловко от прикосновений к собственной промежности. Но ведь он сделал это настолько уверенно, непоколебимо, нежно и властно…

Он пробрался пальцами под моё бельё, там, в том пугающем коридоре с экранами. Он шептал мне в ухо, повторяя утробным порабощающим голосом моё имя: «Аника… Аника…». Он раздвинул нежные лепестки нижних губ и стал ласкать самую чувствительную точку.

«Аника… Аника…» — повторялось эхом раз за разом, усиливая ощущения, доводя до крайнего исступления, унося в неизведанный мир удовольствий…

Я кончила настолько бурно, что пришлось всем телом привалиться к стене. Бёдра инстинктивно сжались от мощного оргазма. А затем я соскользнула вниз, свернулась калачиком в ванне, притянула колени к груди и просто лежала, не веря в случившееся.

Глава 18

«Боже, храни барменшу Киру», — подумалось мне, как только я залезла в рюкзак и открыла чёрный ланч-бокс.

Может, моя новая знакомая была ясновидящей или скорее просто наблюдательной особой, но каким-то образом она додумалась приготовить мне еду — два превосходных клаб-сендвича, в меру хрустящих, в меру сдобренных соусами.

Завтракая ими прямо на полу в прихожей, я мысленно возносила молитвы небесам за здравие Киры и сама удивлялась, что до сих пор чувствовала себя бодрой, а теперь ещё и сытой. Несмотря на абсолютно бессонную ночь, несмотря на цунами впечатлений, несмотря на мой приступ отчаяния в ванной.

На смену в ресторан нужно было выйти только через три часа. Я могла бы ещё поспать, но решила этого не делать. Вместо сна я выбрала уткнуться в чтение романа «Куколка. Ничего и не было» Ирины Воробей.

Мне всегда нравилось читать, с самого детства. Чужие истории, удивительные тайны других людей отвлекали от суровой действительности, в которой мне приходилось жить. Я будто перемещалась в иную реальность, где всё было почему-то чуточку лучше. Я читала не только на русском, но и на английском, и немецком. Страсть к языкам привила мне мама, она же стала моим первым учителем. Английский пах чёрным чаем с молоком и изящными аристократическими манерами. Немецкий делал меня немножечко сильнее, напористее — в нём ощущалась чеканность, даже некоторая грубость. А русский язык журчал весенним ручьём, шелестел нежными травами.

В какой-то момент я просто отключилась с книжкой в руках, а как только открыла глаза, поняла, что безбожно опаздываю на работу. Разумеется, вскочила и пулей понеслась как угорелая. Разовая подработка в «Империале», может, и принесла мне лёгкие деньги, но это просто временная удача, которая не может продлиться долго. Потерять своё место в ресторане я никак не могла. Но, как ни старалась, в итоге опоздала. Впервые за всё время.

Надеясь, что мой маленький недочёт останется незамеченным, я переоделась в униформу меньше, чем за минуту. Влетела на кухню и тотчас впечаталась в управляющего, который, похоже, как раз делал обход рабочих мест.

— Григорьева, — скрипнул Тимофей Борисович своим противным высоким голосом, — ты что, только явилась?

Управляющий навис надо мной угрожающе. И хотя были мы почти одного роста, я немедленно вся съёжилась и стала будто бы в два раза ниже.

— И..извините… — промямлила неразборчиво.

— Ты опоздала?! — почти не скрывая ликования в голосе, взвизгнул он.

Управляющий