Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

— Генерал! Это новое средство перевезти наших солдат в Англию; средство верное, генерал, очень экономное. Немножко необыкновенное, может быть, но великие и геройские дела понятны такому человеку, как вы, генерал.

Даву имел привычку скакать по грязным улицам Остенде галопом, так что летел в облаке грязи. Штаб его, однако, не хотел купаться в грязи и следовал за ним на почтительной дистанции, так что, когда Даву сходил с лошади, вокруг него не было никого, кто сказал бы ему, кто такой господин Катрмер-Дижонваль. Даву взял записку и оставил отставного генерала в коридоре, какие есть во всех домах в Остенде, между лестницей и дверью на улицу, а сам тотчас ушел в столовую. Между тем офицеры штаба и адъютанты уже подъехали, окружили бедного прожектера и засыпали таким множеством слов, что к нему чуть было не возвратился ум. В этой молодой и веселой толпе он заметил своего товарища по университету натуралиста Бори де Сен-Венсана, тогда капитана в штабе Даву. Он подошел к нему, взял его за руку и умолял, чтобы тот поговорил о нем с главнокомандующим.

На другой день утром Даву спросил:

— Кто этот человек, который передал мне вчера записку, когда я возвратился со смотра? В ней есть много хорошего.

Вот что было в этой записке, запечатлевшей самые безумные идеи: «Кто вообразил бы, прежде чем это сделал, что вол будет пахать землю за человека, собака — помогать ему на охоте, лошадь — носить его на себе, слон — повиноваться ему, сокол — покоряться, а животные обоих элементов, земли и воздуха, изменят свои нравы и сделаются рабами человека? Однако это есть; мы видим это. Одна вода оставалась бесполезна, а почему? Настала минута покорить и этот элемент и заставить его способствовать славе Французской!»

Слишком долго было бы пересказывать весь бред господина Катрмера, и я скажу короче, что, ссылаясь на Плиния, основываясь на естественной истории всех стран и на инстинкте, или, как говорят, уме животных, он делал вывод, что рыбы не глупее верблюда, а лошади — слона. Ведь ими управляют? Почему же не управлять рыбами? Вновь ссылаясь на Плиния, упоминая о греческих медалях с изображением Пирея и дельфина, несущего на спине человека, он предлагал обучить некоторое число дельфинов перевозке на своих спинах нескольких рот застрельщиков. Это было всего легче, пока армия остается на берегу моря: требуется лишь заставить матросов наловить дельфинов, посадить их в деки, прикормить, обучить, и вот вам морская кавалерия для переезда в Англию!

Катрмер подробно описывал, как сделать уздечки и удила и как нарядить дельфина. Он додумался даже до того, что в открытом море дельфин может встретить друга или старинного любовника, заговорить с ним и утащить под воду седока. Чтобы предупредить это, он считал необходимым для обмундирования пару обложенных пробкою пузырей, то есть род пробковой фуфайки. Такова была записка господина Катрмера-Дижонваля.

Поговорим серьезно. Я могу шутить здесь, потому что есть над чем; но без всякой насмешки записка была точно такова, как я привела ее: в ней говорилось о морской кавалерии, с уздечками и седлами на морских свинках, именуемых дельфинами. Может быть, всего любопытнее в этом проекте то, что он написан прекрасно и наполнен множеством ученых ссылок на Плиния и другие важные авторитеты. Словом, это сочинение человека умного, и можно подумать, что он мастерски шутит, если не знать, каков этот человек. Даву сначала поразил проект Катрмера: верблюд, везущий груз, собака с дичью, которой она не ест, всадник на лошади… Все это ослепило его на минуту, и, к несчастью для бедного Катрмера, Даву сказал за завтраком:

— А Первый консул удивится, когда я представлю полк тритонов! Напрасно они трудятся там, в Булони, — наше решение лучше.

Но после завтрака он перечитал некоторые строки, и предмет отделился от своей баснословной рамки. Даву закусил губу и размышлял некоторое время. К нему вошел начальник штаба, генерал Матье Дюма, и расхохотался при первом же слове об этом странном деле. Даву молчал, но молчание его было страшно для бедного Катрмера. Главнокомандующий решил, что его мистифицировали.

— Флоренвиль! — вдруг вскричал он, обращаясь к начальнику жандармов. — Сейчас же схватить этого сумасшедшего Катрмера-Дижонваля, связать его и с двумя жандармами отправить пешком в Париж.

Что и было исполнено.

Глава IV. Раздача орденов Почетного легиона

Мы жили тогда в Аррасе. Жюно совершенно отдавался своему занятию и справедливо гордился тем, что представит императору превосходное войско, им созданное. В самом деле, оно было удивительно. Волосы у всех были острижены; исчезла пудра, исчезли гадкие старые шляпы; все являлись с круглыми, опрятными головами, в гренадерских шапках или кирасах. Но всего удивительнее казались дисциплина и искусство в маневрах, что признал и расхвалил сам император, как увидим вскоре.

Это происходило в средине лета. Империя была установлена, и император обещал посетить нас в июле. Все подготовились, но он осчастливил нас своим присутствием лишь в конце августа. Жюно не спал целую неделю перед его приездом.

Тогда префектура помещалась в великолепном доме, который, кажется, был некогда архиепископским. Император остановился в нем. Его экипажи еще не приезжали; потому он взял наших лошадей и наши кареты, которые и служили ему целый день.

Жюно был допущен к нему тотчас, как только вошел к нему в кабинет. Я страшилась этой минуты, потому что со времени создания Империи Жюно не видал Наполеона и я боялась неуместных, может быть, его откровенностей. Одно успокаивало меня — страсть (могу употребить здесь это слово), которую тулонский адъютант сохранял по отношению к Наполеону, страсть чистая и восторженная, такая же, какою она была на батарее санкюлотов, где он посвятил Бонапарту свою жизнь. Поэтому я не очень беспокоилась, когда Жюно поехал к нему. Император продолжал оставаться лучшим его другом и говорил с ним доверительно и сердечно. Это свидание было памятно во многих отношениях, таков же был и весь день. Мне кажется, я не могу лучше изобразить его, как переписав письмо, писанное мною к одной из моих подруг, жившей тогда в Париже.

Но надо рассказывать по порядку, и сначала я опишу путешествие наше в Булонь и два других события, случившихся прежде посещения императором лагеря гренадерской дивизии в Аррасе. Одно из этих событий — учреждение двадцати четырех великих офицеров Империи; другое — раздача орденов