Спорим, будет больно! - Кира Фарди

Кое-как зацепив ручку двумя пальцами, я выводу свою подпись.

– А Зинка как?

– Доченька, пойдем в палату.

Я ловлю уже привычный взгляд доктора, брошенный в сторону медсестры. Она мгновенно понимает сигнал и тянется за шприцом.

– Не надо лекарство! – выставляю я руки. – Говорите правду!

– Зина, – мама всхлипывает и отворачивается. От нехорошего предчувствия у меня сжимается сердце.

– Что Зина?

– Зина умерла.

Глава 16

Вот и сказаны самые страшные слова. Я отрицательно качаю головой, дергаюсь, хочу уйти в палату, спрятаться, но теряю равновесие и падаю плечом на дверной косяк. Вскрикиваю от резкой боли. Медики бросаются ко мне, помогают сесть.

– Не верю, – слова вылетают из горла с шипением. – Не верю. Вы все врете!

– Варя, сядь, – доктор сердито смотрит на маму. – Говорил же я вам, чтобы не торопились с такой тяжелой вестью.

– Пусть уж лучше узнает сейчас, пока в больнице. В поселке все будет намного труднее.

– Когда умерла? – я перебиваю спор взрослых.

– Почти сразу, – Михаил Андреевич переглядывается с мамой, будто спрашивает у нее совета: рассказывать дальше или нет? И наконец решается: – У тебя только кисти рук, а у нее почти все тело было покрыто расплавленной пластмассой. Семьдесят процентов ожога. Вот сердце и не выдержало.

– Но… как же так? Почем-у-у-у…

Кабинет вдруг плывет, начинает кружиться, все больше ускоряясь, и я проваливаюсь во тьму.

Из больницы я выхожу через месяц, и сразу же начинается судебный процесс. Нашелся предатель, свой же деревенский алкаш, который за мзду выступил свидетелем и заявил, что видел, как я бросаю камень в дорогую машину.

Артур Уваров и его приятели не появились на заседаниях, все судебные вопросы решала команда адвокатов. Эти люди, одетые с иголочки в брендовые костюмы, с холодной головой и железным сердцем робота вываливали аргументы, а мне им, кроме правды и эмоций, противопоставить было нечего.

В результате мне приписали и пожар, и телесные повреждения, и машину, в ту же кучу добавили вспышку отца. Жизнь, еще месяц назад казавшаяся радужной и полной планов, рухнула в один миг и превратилась в кошмар.

Мы продали дом и хозяйство, чтобы выплатить часть долгов, и переехали в столицу. Здесь у мамы была крохотную двушку в спальном районе, оставшаяся ей от бабушки. Родители сдавали квартиру жильцам, а теперь пришлось попросить освободить ее.

Потянулись унылые, полные боли и разочарования дни. Очередь на квоту мне пришла быстро, сделали операцию. Глаз спасти удалось, но вокруг него остались безобразные шрамы. Я не могла смотреть на себя в зеркало. Когда проходила мимо, зажмуривалась, потому что отражение пугало, начинались приступы паники.

Мама часто плакала, но как-то тихо, я слышала, как она всхлипывает в подушку, как отец ее успокаивает, но старательно делала вид, что меня это не касается.

Меня вообще все перестало касаться. Навалилось такое равнодушие, что захотелось расстаться с жизнью. Каждый день, лежа в постели, я обдумывала разные безболезненные способы.

Так проходит осень, за ней зима и весна. В один из теплых солнечных дней мама тихо стучится ко мне в комнату.

– Варя…

Я лежу в кровати и смотрю японское аниме, в последнее время это стало моим любимым занятием. Яркая, полная приключений, жизнь героев кажется такой далекой от реальности, что я невольно погружаюсь в нее с головой.

Я выключаю планшет, поворачиваюсь к маме.

– Слушаю.

– Варюша, ты куда хочешь поступать? – тихо спрашивает она.

– Никуда.

– Но… дочка… – мама судорожно вздыхает. – Не губи свою жизнь.

– Мне ее уже сгубили.

– Зря ты так, – мама тянет меня за руку, я нехотя встаю, и ведет к зеркалу. – Посмотри на себя: волосы отросли, вокруг глаза остались легкие шрамы. Длинная челка и очки их закроют. Никто даже не догадается, что у тебя есть проблемы.

– Нет.

Я высвободилась из рук мамы, легла и отвернулась к стене. Тут же вставила наушники и включила аниме.

– Ты такая у меня красавица, – доносятся последние слова.

«Красавица? Да она издевается? – вскипаю я и вскакиваю. – Чудовище!»

Но слова мамы неожиданно задевают. Я на цыпочках иду к зеркалу. Стою перед ним, закрыв глаза, и собираюсь с духом. За последние месяцы ни разу не посмотрела на себя открыто и прямо.

Наконец приподнимаю одно веко, в отражении вижу себя. Почти прежнюю, симпатичную девчонку, немного похудевшую, с потухшим взглядом, но обычную. Радость волной поднимается изнутри и будто светом озаряет комнату.

Я подхожу к окну. Совсем недавно прошел дождь, я слышала, как он стучал по подоконнику, видела, как капли потоками стекали по стеклу. А сейчас выглянуло солнышко, раскинулось радугой на горизонте, заиграло искристыми бликами на листьях и молодой траве, разбросало золотые монетки по асфальту.

И так хорошо становится на душе, так светло, что я кричу:

– Мам, пойдем в магазин!

С этого дня начинается мое возрождение. Мы с мамой выходим на прогулки, встречаем с работы папу, вместе готовим и убираем квартиру. Я вижу, как оживляются родители, и радуюсь вместе с ними.

Жизнь продолжается. Да, она полосатая, как зебра, и я надеюсь, что моя черная полоса подходит к концу.

Сегодня ночью во сне я опять видела Зинку. Она весело смеялась и звала меня на дискотеку. Я просыпаюсь в слезах, видимо, кричу. Перепуганные родители врываются в комнату.

– Что? Что случилось?

– Мам, пап, я хочу навестить Зину.

– Ох! Варенька! – родители растерянно переглядываются.

– Мама, я не смогу жить дальше, пока не попрощаюсь с ней по-настоящему.

Мама нехотя, но соглашается съездить в родной поселок.

И вот я снова стою на той остановке, где началась эта горькая история.

Воспоминания наваливаются с такой силой, что я хватаюсь за столбик остановки, чтобы не упасть. Хватаюсь и отдергиваю руку: все так же, как было прошлым летом. Все так же…

Бросаю испуганный взгляд на дорогу: а вдруг там стоит Мерс со спущенным колесом!

Но поток машин летит мимо нас, притормаживая у светофора. Ни одной знакомой не видно.

– Варя, что с тобой? – бросается ко мне мама.

– Все хорошо, – медленно выдыхаю через нос, как учил психолог, к которому я ходила весь год. – Норм.

– Опять твои детские словечки, – хмурится мама и тут же обнимает меня за плечи и широко улыбается. – В этом году поступишь в вуз, и начнется взрослая жизнь.

Взрослая жизнь…

Ох, мамочка! Ты не понимаешь, что мое детство закончилось, когда я встретила тех проклятых мажоров, а юность испарилась вместе с дымом пожара.

В автобусе я не сажусь к окну: почему-то совсем не хочется смотреть на дорогу и поток машин, бегущих по трассе. Так и кажется, что среди них мелькнет та самая Бэха, лобовое стекло которой я разбила. Родители взяли кредит, чтобы выплатить долг, насчитанный адвокатами, и я невольно испытывала чувство вины.

А еще больше меня злит, что мой поступок не спас Зинку.

Зинка…

Слезы наворачиваются на глаза, щиплют в морщинках шрамов. Я смахиваю их украдкой и вытаскиваю смартфон. Лучше слушать музыку, она хотя бы отвлекает от грустных мыслей.

– Привет бывшая соседка, – на остановке нас встречает папин друг дядя Павел. – Домой пойдешь?

Мы продали наш дом под дачу. Жильцы приезжали только на выходные и праздники, в остальное время дядя Павел присматривал за участком.

– Не могу, – отрицательно качнула головой мама и добавила тихо: – Душа на части рвется, там все такое родное.

Но я услышала, бросилась к ней.

– Мамочка, прости. Кто же знал, что так получится.

– Ну, хотя бы с Бруно поздоровайтесь. Да и Света сумку для кладбища собрала, хочет с нами поехать.

Дядя Павел взял к себе нашу собаку, потому что в городской квартире для сторожевого пса не нашлось места.

Мы идем по родной улице, я чувствую, как к горлу подкатывает комок, а проклятые воспоминания буравят мозг. Вот здесь, на углу меня догнал говнюк Тоха. А тут, в яме, скрипел гравий, это Арчи шел за мной. И сердце тогда стучало как бешеное и замирало, как только шаги мажора затихали.

Бруно бросается навстречу, как только дядя Павел открывает калитку. Пес скачет вокруг нас, взвизгивает, виляет хвостом. Я сажусь, обнимаю его за шею, вдыхаю знакомый запах, а слезы