Думские речи. Войны темных сил - Николай Евгеньевич Марков

было землей, по соседству находящейся в том или другом обладании, или не поможем? Вот это вопрос, на который нужно и пора ответить совершенно искренне и прямо, и хотя правда, как всегда или по крайней мере очень часто, очень неприятна и возбуждает вражду и недовольство, но правду нужно сказать крестьянам, хотя бы их было 100 000 000 в России; они должны знать правду так, как мы ее понимаем.

Несомненно, что русская земля должна принадлежать русскому народу, это в широком смысле, как, господа, русскому народу желательно, чтобы земля распределялась. Я, конечно, не собираюсь насильственно переделять то, что есть, но надо же поставить идеал, выяснить, к чему стремиться, как наилучше использовать землю для пользы русского народа в его совокупности. Мне думается, никто не будет спорить, если я скажу, что земля, главным образом, нужна для того, чтобы кормить русский народ, то есть дворян, крестьян, духовных и горожан. Вот главная задача земли, земля дорога не сама по себе, ибо землю, несомненно, крестьяне не кушают, а кушают они хлеб и мясо. (Гегечкори5 с места: «Мясо они не кушают, кушают картофель, квас».) Мясо очень мало, к сожалению, кушают крестьяне, но надеюсь, что они мясо будут кушать. Поэтому-то, признав, что народу нужна земля для того, чтобы он лучше и по возможности питательнее ел, с этой точки зрения и надо дать ответ, кому земля должна принадлежать. Полагаю, что ответ будет один: земля должна принадлежать тем, которые из этой земли умеют и могут извлекать наибольшее количество питательных продуктов.

С этой точки зрения можно ли признать, что наше общинное землевладение, наше крестьянское хозяйство, я подразумеваю под ним именно общинное хозяйство, удовлетворительно ли питает оно русский народ, удовлетворительно ли использует оно русскую землю, большей частью которой оно владеет? Мы здесь слышали, господа, и все читали не раз, так что редко кто из нас оспаривает этот факт, даже депутат Шингарев признал в своей речи, что урожайность земель частновладельческих выше, чем урожайность земель общинно-крестьянских. Я умышленно избегаю выражений «крестьяне», «дворяне» и так далее, потому что не желаю смешивать землевладение с дворянством и земледелие с крестьянством. Это разные понятия.

Так вот, раз нам говорят, что по тем или другим причинам частное владение приводит к тому, что земля дает больше урожая, то есть больше пищи народу, то прямой на это ответ, что частное владение полезнее для народа, чем крестьянское, ибо крестьяне извлекают меньшее количество пищи, необходимой всему народу, в том числе и даже главным образом – самому крестьянству. Эта разница между частновладельческим урожаем и крестьянско-общественным выводится статистикой в 25%. В сущности, эта разница гораздо больше, потому что половина частновладельческой земли находится в арендном пользовании у крестьян и подвергается крестьянской обработке, что, конечно, понижает этот процент. Все те, которые ведут хозяйство, которые близко знают быт, особенно нашей черноземной полосы, знают, что урожай помещичьей, частновладельческой земли по крайней мере в 1,4 ра за выше, чем у рожай крестьянской земли.

Но остановимся на этой цифре 25%, так как она установлена наукой – статистикой. Здесь раздавались очень горячие, даже с некоторым оттенком ужаса, восклицания, что если закон 9 ноября распространится в жизнь, то уничтожится община, и что из среды крестьян выделятся крестьяне-помещики. Об этом говорили как о каком-то величайшем несчастье. Я, признаться, совершенно не понял этих ораторов: в чем же тут несчастье? В том, что часть крестьян достигнет лучшего быта, что явится возможность выхода из безвыходного положения, что будет идеал, к которому можно стремиться в материальном смысле? Я, господа, положительно отказываюсь в этом видеть какое-либо несчастье; я по своему простодушию вижу в этом именно счастье, но никак не несчастье. Ведь тогда из общинного владения крестьянство выделит тех, кто именуется здесь помещиками-крестьянами, то есть крестьян самостоятельных, крестьян, хорошо обрабатывающих землю, хорошо питающихся, едящих то мясо, о недостатке которого так сожалели, вообще часть крестьян сделаются настоящими людьми. Говорят, что этого нельзя допустить. Почему? Потому, отвечают, что они сделают это за счет других. Вот о том, что они сделают это за счет других, мы поговорим в своем месте.

Далее. Само это положение, по моему мнению, надо приветствовать. Я со своей стороны приветствую появление нового класса крестьян – мелких собственников или крестьян-помещиков. Это, по-моему, ведет именно к благу народному, ибо они дадут больше пищи народу, а следовательно, от их появления народу будет лучше. Крестьянская общинная земля дает с десятины на 10 пудов меньше, чем соответствующего качества земля частновладельческая, и так как крестьянский посев ежегодно достигает примерно 60 000 000 десятин, если мы представим себе, что однажды эта земля сделалась частновладельческой собственностью, причем, конечно, большая часть крестьян сами сделаются этими частными землевладельцами, то получится, что на 60 000 000 десятин прибавится лишнего урожая 600 000 000 пудов. Я полагаю, оттого, что у русского народа прибавится 600 000 000 пудов хлеба, никакого несчастья произойти не может. Думаю, что с этим согласятся даже и сидящие на левой стороне. (Голоса из центра: «Верно».)

Иные специалисты истории говорят, что справедливо отдать всю землю тем, кто ее пашет, а люди, более беззаботные насчет истории, прямо говорят, что землю надо отдать всем трудящимся. ‹…› Этого требует будто бы справедливость. Великолепно, но я все-таки спрошу: почему же это справедливо? Господа, ведь и сапожник трудится над сапогами, значит, по этой теории справедливости, сапоги должны принадлежать только сапожнику, а мы все должны ходить босыми. (Голос слева: а они часто без сапог.) Если эту справедливость принять как действительно нечто разумное, то можно обратиться к члену Государственной Думы Мерзлякову6 и сказать: скиньте вашу шубу, ибо вы ее не шили, ибо вы не трудились над этой шубой. (Голос слева: «У него нет ее».)

Я думаю, что этот принцип требует еще доказательств; ведь это не есть доказательство, если кричать: «Вся земля трудящимся!». По-моему, это не только не ясно, но и не верно. Ведь если в нашем стремлении к справедливости, в стремлении, несомненно, почтенном, перейти известные пределы, то его можно будет уподобить тому, как если бы руки и ноги вашего тела заявили рту: это несправедливо, что ты кушаешь, а мы только работаем. (Смех слева.) Это было бы нелепо, ибо руки, ноги и рот суть члены одного живого тела, как землевладельцы и земледельцы и все прочие классы суть члены одного живого государственного тела. Те, кто желал бы уравнять функции рта, рук и ног, поступили бы так же неосновательно, как те,