Семь пророков. Мировая катастрофа и грядущее возрождение - Александр Кириллович Дианин-Хавард

сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может, и мог бы (…) во дни моей юности». Как известно, Нечаев был основателем революционного общества 60-х годов и автором «Катехизиса революционера». Нечаевцы хотели опутать всю Россию сетью тайных ячеек, возмутить массы, поднять кровавый бунт, свергнуть правительство, уничтожить религию, семью, собственность.

Революционная ячейка с тайной типографией и программой пропаганды восстания действительно была близка к нечаевской организации. В своем обличительном романе Достоевский с потрясающим реализмом описывает «Бесов», потому что и сам был когда-то в их числе.

Центральной фигурой дуровского кружка был Спешнев, человек, оказавший на Достоевского огромное влияние. Спешнев происходил из богатой семьи и привлекал всеобщее внимание своей симпатичной наружностью. У него был роман с помещицей Анной Савельевой, которая, покинув мужа и двух детей, уехала с ним за границу, где покончила с собой. Спешнев прожил за границей четыре года. Он проповедовал социализм, атеизм, терроризм и был одним из первых русских, познакомившихся с «Манифестом Коммунистической партии» (1848) Маркса и Энгельса.

Спешнев умел поддержать разговор, притом что сам больше слушал, чем говорил. К гостям он был приветлив и внимателен, но при этом всегда холоден и сдержан. Понятно, что коммунисту Спешневу либеральная болтовня в кружке Петрашевского не могла нравиться. Очень вероятно, что именно по его инициативе выделилась группа Дурова. Холодный и таинственный красавец Николай Спешнев полностью завладел душой молодого писателя. Достоевский чувствовал не только обаяние этого странного человека, но и его демоническую силу, которую увековечил впоследствии в «Бесах» в образе Николая Ставрогина.

Вскоре после публикации «Белых ночей» ранним утром 23 апреля 1849 года писатель в числе других петрашевцев был задержан и помещен под арест на 8 месяцев в Петропавловской крепости.

Суд признал Достоевского «одним из важнейших преступников» за чтение и «за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского». Военно-судная комиссия приговорила Достоевского к лишению всех прав состояния и «смертной казни расстрелянием». Через неделю смертный приговор Достоевскому был отменен по заключению генерал-аудиториата «ввиду несоответствия его вине осужденного» с осуждением к восьмилетнему сроку каторги. Император Николай I заменил восьмилетний срок каторги Достоевскому четырехлетним с последующей военной службой рядовым. Помиловав приговоренных к смерти заговорщиков, Николай I пожелал, чтобы это помилование было объявлено на площади после совершения обряда казни. При инсценировке казни один из приговоренных, Николай Григорьев, сошел с ума.

«Всем нам прочли смертный приговор, – пишет Достоевский брату Михаилу, – дали приложиться ко кресту, переломили над головами шпаги и устроили нам предсмертный туалет (белые рубахи). Затем троих поставили к столбу для исполнения казни. Вызывали по трое, следовательно, я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты. Я вспомнил тебя, брат, всех твоих; в последнюю минуту ты, только один ты был в уме моем, я тут только узнал, как люблю тебя, брат мой милый! Я успел тоже обнять Плещеева, Дурова, которые были возле, и проститься с ними. Наконец ударили отбой, привязанных к столбу привели назад, и нам прочли, что Его Императорское Величество дарует нам жизнь»[74].

Ощущения, которые Достоевский испытывал на эшафоте, отражены в одном из монологов князя Мышкина в романе «Идиот». Эшафот был огромным событием в душевной жизни писателя, жизнь его «переломилась», прошлое кончилось, началось другое существование. На эшафоте Достоевский напряженно почувствовал божественную тайну бытия, благодать жизни. О благодати жизни, которая выше смысла, выше оправдания, говорит и князь Мышкин, и Ипполит в «Идиоте», и Макар Долгорукий в «Подростке», и старец Зосима в «Братьях Карамазовых». Грешники Достоевского спасаются любовью к «живой жизни».

Во время короткого пребывания в Тобольске на пути к месту каторги жены сосланных декабристов устроили встречу писателя с другими этапируемыми петрашевцами и через капитана Смолькова передали каждому Евангелие с незаметно вклеенными в переплет деньгами (10 рублей). Свой экземпляр Евангелия Достоевский хранил всю жизнь как реликвию.

Двадцать третьего января 1850 года Достоевский прибыл в Омскую каторжную тюрьму. Переписка с братом Михаилом прерывается на четыре года. Впоследствии он писал другому брату, Андрею: «А эти четыре года считаю я за время, в которое я был похоронен живой и закрыт в гробу. Что за ужасное было это время, не в силах я рассказать тебе, друг мой. Это было страдание невыразимое, бесконечное, потому что всякий час, всякая минута тяготела, как камень, у меня на душе»[75].

Воспоминания об этих страшных годах послужили материалом для романа «Записки из Мертвого дома» и для эпилога к роману «Преступление и наказание». Четыре года каторги, четыре года «страдания невыразимого, бесконечного» стали поворотным пунктом в духовном развитии писателя. В Омском остроге началось «перерождение убеждений».

«Перерождение» началось с беспощадного суда над самим собой и над всей прошлой жизнью. В казарме, в «общей куче», среди крика и гама «ста пятидесяти врагов», писатель замкнулся в себе. «Помню, что все это время, несмотря на сотни товарищей, я был в страшном уединении, и я полюбил наконец это уединение. Одинокий душевно, я пересматривал всю прошлую жизнь, перебирал все до последних мелочей, вдумывался в мое прошлое, судил себя неумолимо и строго и даже в иной час благословлял судьбу за то, что она послала мне это уединение, без которого не состоялись бы ни этот суд над собой, ни этот строгий пересмотр прежней жизни. И какими надеждами забилось тогда мое сердце! Я думал, я решил, я клялся себе, что уже не будет в моей будущей жизни ни тех ошибок, ни тех падений, которые были прежде (…). Я ждал, я звал поскорее свободу, я хотел испробовать себя вновь на новой борьбе»[76].

Достоевский не стал верующим на каторге, но он точно вышел из нее с невероятной жаждой веровать.

В конце февраля 1854 года Достоевский был отправлен рядовым в 7-й Сибирский линейный батальон в Семипалатинск. Вскоре из Петербурга туда прибыл новый окружной прокурор, барон Врангель. Он знал Достоевского по роману «Бедные люди» и привез ему посылку и письма. Они подружились.

В Семипалатинске у Достоевского начался роман с Марией Дмитриевной Исаевой, которая была замужем за местным чиновником Александром Ивановичем Исаевым, горьким пьяницей. Через некоторое время Исаева перевели на место смотрителя трактиров в Кузнецк. В августе 1855 года Федор Михайлович получил письмо из Кузнецка: муж Марии скончался после долгой болезни.

Надеясь на помилование нового императора Александра II, Федор Михайлович написал письмо своему давнему знакомому, герою Севастопольской обороны генерал-адъютанту Эдуарду Тотлебену, с просьбой о ходатайстве перед императором. В день коронации Александра II, 26 августа 1856 года, бывшим петрашевцам было объявлено прощение. Тем не менее Александр II приказал установить за писателем