Тайный год. Неизвестный дневник священника - Архимандрит Спиридон (Кисляков)

Она: О, как я сильно страдаю здесь.

Я: За что?

Она: За своих детей, которых я во чреве своем убивала, делала аборты, и вот за это я здесь невообразимо страдаю.

Я: Злополучная!

Она: Ложный стыд и позор принудили меня так убийственно поднять свои руки на детей!

Я: Кайся и молись Господу Богу, да простит Он тебе грехи твои!

Она: Миллиарды лет прошли, как я здесь нахожусь, а прощения все нет и нет!

Я: Его не будет до тех пор, пока все грешники не испепелят, не изничтожат собственными муками и страданиями грехи свои и даже самую в себе возможность когда-либо снова грешить.

Она: О, пречистая Дева Мария!

Я: Все делает Господь только из-за любви к Своей твари.

Она мгновенно исчезает. У меня обрывается созерцание ада, я изнемогаю от ужаса увиденных сегодня мучений грешников, страдавших за убийства!

20 сентября. [Грешники с других планет молятся Христу]

Сегодня сильный и холодный ветер. На душе тяжелая скорбь. Грустно и печально. Весь день нахожусь на том же месте, где всегда переживаю через созерцание то те, то другие явления. Созерцательной силы нет. В девять часов вечера я возвращаюсь домой. Ровно в час ночи я ощущаю в себе эту силу, и теперь я опять нахожусь в богоотчужденности. Что же я вижу?

Я вижу всю ее какой-то газообразной огненной степью, по которой рыскают невиданные великие и малые чудовища. Они и на хребтах, и на хвостах, и лапах, и в своих пастях держат грешников, которых с ожесточением бросают то в ту, то в другую сторону. Вижу, как эти чудища принимают вид величайших размеров огненных змей! Огненные змеи с невероятной быстротой глотают грешников. Слышу, как грешники от страха вопят, плачут, вытягиваются и наконец делаются пищей огненных змей! Вдруг вижу, как адская степь-равнина свертывается в невообразимые горы, которые то раздвигаются, то раздуваются, то возвышаются, то со страшным грохотом обрушиваются вместе с грешниками куда-то в бездну богоотчужденности! От страха и ужаса волнуется вся моя внутренность! Боже, Боже мой, думаю я, вот что переживают грешники! Ибо если бы видимые образы их мучений были вещественны, то для них это было бы бесконечно легче, но по существу они претерпевают от духовных мук. Хотя для грешников их мучения являются и духовными, и вещественными.

Думая так, я вижу перед собою бесчисленнейшее множество не людей, а разумных существ с других планет, также осужденных Богом. Все они нанизаны густыми слоями на рога, усы, брови, на хребты, на ноги и на зубы чудовищ, сравнительно с которыми самые большие киты будут казаться мухами перед слоном! Все эти адские чудища страшно корчатся, свистят и вопят, издают такой сильный рев, будто слышишь самые ужасные раскаты грома! Грешники что-то говорят мне, но чудовища то кидают их в стороны, то опять подбирают, то давят, то мнут так, что те не знают ни малейшего покоя! Сейчас слышу страшный и печальный голос, который сильнее грома и печальнее самой печали. Он вырывается из чьей-то нечеловеческой груди и несется по всей богоотчужденности, и, что поразительно, он несется молитвенно ко Христу! Я прислушиваюсь к нему и понимаю речь его. Вот она: «О, Всеспаситель мой Христос! Помилуй меня, Свое падшее создание, пощади меня, некогда бывшего Твоего херувима, ныне же страждущего в сих муках ада за то, что я самого себя, Твою собственную тварь, похитил у Тебя! Пощади меня, первого Твоего грабителя, похитившего у Тебя мир и ограбившего Твою святую и всеблагостную любовь!»

Эта молитва длится часы. Я плачу. Сердце мое замирает, ведь эта пламенная молитва ко Христу переполнена скорбью и отчаянием.

Но вот я вижу пред собою одного грешника. Он обращается ко мне и говорит: «Я тебя знаю».

Я: И я тебя знаю.

Он: По Нерчинским каторгам?

Я: Да.

Он: Будет ли какой-нибудь конец нашим мучениям? Ибо мы здесь, как нам кажется, пребываем миллиарды вечностей! Вот что значит грешить и не исполнять святую волю Творца!

Я: За что страдаешь?

Он: За грех грабительства. Когда я жил на земле, я грабил людей, и вот моя награда за сей грех!

Я: Не раз я тебя увещевал не делай этого – и ты не внимал моим увещаниям.

Он: Все помню, но теперь не вернешь того, что было на земле. Прощай!

И тотчас исчезает, и я его больше не вижу.

Да, думаю я, всякий грех есть зло, а зло является содержанием богоотчужденности. И вот теперь само содержание ада является нашею жизнью здесь. Вот что значит грешить перед святостью Божией! Слезы и слезы и слезы я чувствую в себе самом!

21 сентября. [Адские муки клятвопреступников]

Эту ночь я провел без сна. Созерцание ада удалило от меня сладостный сон. Утро. Дивный день. Я опять бегу в лес. Здесь вновь чувствую в себе созерцательную силу. И вот уже созерцаю богоотчужденность. Вижу ее в виде бурной огненной золы, которая, точно в зимнее время снег, то поднимается вверх со свистом и завыванием, то кружится, то несется и снова падает! Вижу в ней множество грешников! Они насквозь пронизываются адскою огненной золою! Они все мрачны, как ночь. Сильная скорбь лежит на их челах. Тяжелая печаль отравляет их существование. Муки их бесконечно велики! Они непрестанно плачут, рыдают, вопят, ревут, корчатся, падают от сильной боли, катаются по золе, словно мячики, вдруг встают и, как исступленные, бегут, возвращаются назад, снова падают… И так все время страдают! Мне становится их бесконечно жалко.

Вдруг слышу страшный крик, шум; вслушиваюсь и осознаю, что грешники с воздетыми руками молят Господа о помиловании их, клятвопреступников, давших некогда клятвы и обеты и нарушивших их! Слыша столь отчаянную молитву ко Христу, я переполняюсь необыкновенным состраданием! Мне их бесконечно жалко! Но вижу и что-то другое! Я вижу, как эта страшная бурная огненная зола куда-то с необыкновенной быстротой, спеленав всех грешников, несется и в то же время быстро уплотняется. Плач и вопль грешников становится сильнее и отчаяннее! Что же это такое? Адская зола из огненного состояния мгновенно превращается в стальной холод! Грешники становятся точно бронзовые статуи, но при этом живые! О, это ведь тартар! Страшно! Внезапно вижу надвигающуюся непроницаемую тьму. Тьма. Ничего не видно. Чувствую, что вся богоотчужденность снова куда-то с такой же быстротой несется; вижу, как зола, превратившаяся в стальной