Люди и встречи - Владимир Германович Лидин

судеб родного народа, осуществленной мечтой лучших людей прошлого, и он с первого же дня строительства новой жизни принял участие во всех делах, которые касались становления молодой советской литературы.

Ко всему, что было связано с деятельностью писателей в те годы, прикоснулась рука Новикова, рука бережливая, рука настойчивая, если речь шла о принципиальном и строгом отношении к писательскому делу. Сам труженик, Иван Алексеевич требовал того же и от других. Оберегая чистоту русской речи, он был взыскателен к каждому, кто носил строгое и ответственное звание писателя. У меня сохранился ряд писем Новикова той поры: он скрупулезно точно выполнял все обязанности, какие на него были возложены — в свое время Новиков был и председателем Всероссийского союза писателей, и председателем Литфонда, и организатором множества литературных начинаний.

Почти каждое его письмо содержит ряд просьб общественного порядка: «Бунину я написал; Сухотину также; Вересаеву звонил, не дозвонился, сделаю это завтра; Подъячева, по-видимому, нет в Москве... Вам передаю Н. Д. Телешова, Зилова и Серафимовича» — все это были хлопоты о выпуске литературного сборника с общественными целями. «Сегодня у Кара-Мурзы ничего не будет: Толстые об этом уже извещены, пишу и Вам, чтобы Вы зря не пробежались к ним. Известите, в свою очередь, и Вы, если удастся, кого-нибудь еще», — хлопочет он в другом письме; московский адвокат и писатель Сергей Георгиевич Кара-Мурза собирал у себя еженедельно по вторникам писателей.

Но больше всего в письмах Новикова было восхищения перед природой родной ему Орловщины, где находил он не только темы для своих книг, но и чудесные истоки русской народной речи... «Доживаю здесь последние деньки и чувствую себя, как ученик перед концом вакаций. Природа, особенно воспринимаешь и воздух — чудесный здесь, и небо, и собственное классическое безделье, которое не покидает меня... Читаю письма Тургенева к графине Ламберт. Приблизительно посередине этой книги есть замечательные места».

Родные края, где Новиков родился, были для него неразрывно связаны с И. С. Тургеневым. Да и вся ранняя проза Новикова была создана под влиянием Тургенева, и даже некоторая ее старомодность была от воздействия тургеневского письма. Особняком стояли «Записки охотника». Родник чистейшей русской речи — он восхищал Новикова всю жизнь, толкнул его даже на специальное исследование «Тургенев художник слова». «...Любовью Тургенева к России, к ее природе и людям насыщена вся книга «Записки охотника». И эта великая любовь его не была любовью пассивной...» — заключает он свое исследование, указывая, что предвидением светлого будущего своего народа согрета эта «поистине неподражаемая книга». Но тут же Новиков строго предупреждает писателей-современников, в том числе и себя самого, что у «братьев-писателей» всегда должно быть «святое беспокойство» по отношению к собственному творчеству, и без этого вперед идти мудрено.

Это «святое беспокойство» было в большой степени присуще Ивану Алексеевичу, и именно это качество определяло в нем настоящего писателя, со строгой требовательностью прежде всего к самому себе и неуспокоенностью на всем его многолетнем литературном пути.

Почти на середине этого пути он встретился с Пушкиным. Его большой друг В. В. Вересаев тоже почти на половине своего творческого пути встретился с Пушкиным, и именно Пушкин во многом определил популярность и Вересаева и Новикова. «Пушкин в жизни» Вересаева и «Пушкин в изгнании» Новикова как-то закономерно заключили творческую деятельность обоих писателей, и светлый дух Пушкина обогатил их на долгие годы, можно сказать — до конца их жизни.

Придя как-то к Ивану Алексеевичу, я был чуть смущен, увидев возле письменного стола огромный мраморный бюст Пушкина, которому по размерам было место в большом зале, а не в тесноте писательской комнаты. Я несколько несмело сказал Новикову об этом.

— Нет, мне с Пушкиным не может быть тесно, — произнес Иван Алексеевич в такой степени безоговорочно, что казалось — огромный мраморный бюст только расширил собой пространство комнаты.

И как в свое время увлекали Новикова различные хлопоты по литературным делам, так увлекли его теперь хлопоты, связанные с Пушкиным, — будь то заседания пушкинской комиссии, всевозможные пушкинские вечера и изыскания пушкиноведов. В Великую Отечественную войну Новиков оказался на Урале, но и там образ Пушкина был его спутником: десятки и десятки раз выступал Новиков с чтением отрывков из своей книги о Пушкине, неутомимо собирая средства на постройку самолета «Александр Пушкин», который выполнил роль защитника родной земли. Для Новикова это было не только патриотическим делом; это было выражением всего внутреннего его существа. Он хотел служить народу, делал это в меру своих сил, но как определить степень участия того или другого писателя в пробуждении высоких благородных чувств у читателя? Когда снимаешь урожай, то не подсчитываешь, сколько семян было посеяно и какие из них дали всходы. Пусть на необъятных полях нашей литературы Новиков засеял — говоря столь близким ему сельскохозяйственным языком — хотя бы четверть гектара, но можно по справедливости сказать, что посеяны им были сортовые семена, а как известно, даже горсточка добрых семян может обеспечить будущие обильные урожаи.

Иногда вечером или даже почти в полночь раздавался телефонный звонок, и Новиков своим мягким, высоким голосом чуть стеснительно говорил:

— Ну конечно, опять я с просьбой.

Просьба была всегда о ком-нибудь, главным образом о человеке беспомощном, больном, о ком-нибудь из потомков того или другого писателя-классика или о старом литераторе. Здоровье уже не позволяло Новикову присутствовать на заседаниях Литфонда, в котором он столько лет работал, он передоверял свою заботу о людях другим, и не было ничего приятнее, чем позвонить Новикову после заседания и сообщить, что та или иная помощь оказана.

— Ну, слава богу, — говорил он облегченно, и казалось, что и весь следующий день будет освещен для него этой радостью.

Существует расхожая характеристика: «хороший человек», но характеристика эта далеко не простая, а весьма обязывающая. Понятие «хороший человек» может быть связано и с представлением о благодушии и незлобивости. Однако Новиков остро ненавидел все то, что ложно, неискренне и искажает образ человека; а в отношении работы писателя он был непримирим ко всему тому, что создано не путем самоотверженного, неутомимого труда, «святого беспокойства», а путем умелого деланья своей литературной карьеры. В последнем сборнике его избранных стихов в разделе «Арабески» есть не одна строка, направленная против карьеристов и дельцов.

В той большой книге, которая называется советской литературой, одним писателям принадлежат целые страницы, другим только строки. Но случается, что строки бывают значительнее многотомья. Иван Алексеевич писал свои книги честной рукой. Его «Пушкин в изгнании» останется в истории нашей литературы, останется