Социальное евангелие в России. Православное пастырское движение в условиях голода, войны и революции - Дэниел Скарборо

class="a">[279]. В то же время приходские священники теперь сами контролировали свою пастырскую миссию в обществе. Они сами определяли границы этой миссии в диалоге с мирянскими сообществами, на поддержку которых и сотрудничество с которыми эта миссия опиралась. Типичный пример такого рода применительно к помощи военным – священник Лебедев из прихода в городке Бронницкого уезда. В своем отчете он утверждал, что инициировал проект помощи солдатам еще до получения обращения со стороны Военного министерства. Он собрал группу «добрых людей», которые согласились финансировать и поддерживать полевой госпиталь для шести солдат. В эту группу входили московский купец, представитель земства, начальник железнодорожной станции, четыре местных лавочника, крестьяне из трех деревень и директор местной фабрики. Кроме того, жена механика пожертвовала белье, а две школьные учительницы согласились быть сиделками[280]. Деятельность Лебедева олицетворяла добровольное проявление духовенством той социальной активности, которую поощрял Победоносцев, и потенциал сотрудничества, который давали такие автономные инициативы для представителей всех сословий. Однако в контексте войны это было исключением. Большинство московских пастырей восприняли обращение Военного министерства как служебную задачу. Их отказ выделить ресурсы на заботу о солдатах продемонстрировал освобождение пастырской миссии от государственного контроля.

Революция

Реакция духовенства на другой кризис 1905 года – на революционное насилие – продемонстрировала стирание различий между такими функциями священнических сетей, как взаимопомощь духовенства и пастырская миссия в отношении населения. В 1905 году антирелигиозная идеология революционных активистов порождала насилие против церкви. В разгар революционного безумия духовенство и церковное имущество по всей империи стали объектами вандалов и террористов[281]. Политические агитаторы настраивали православное население против духовенства, называя священников жандармами, агентами режима и врагами народа, и призывали прихожан прекратить всякую поддержку церкви[282]. Тверской священник сообщил о покушении на его жизнь в октябре 1905 года, во время которого «пуля на аршин пролетела мимо»[283]. Тяготы, которые это насилие причинило духовенству, по большей части были смягчены священническими сетями. Утрата собственности духовенства всегда была возможной, и епархиальное попечительство существовало для защиты священнослужителей от нищеты в подобных обстоятельствах или для помощи их вдовам и сиротам[284]. Однако в Синоде была высказана обеспокоенность тем, что жертвы антирелигиозного насилия, оказавшиеся за пределами священнических сетей, не получили необходимой поддержки, особенно церковные сторожа и их семьи. Эту должность часто предоставляли бедным представителям духовного или крестьянского сословия как средство прокормить себя. В 1908 году была образована комиссия для поиска мест в приютах для всех детей церковных сторожей и «других низших служащих Ведомства Православного Исповедания, погибших от рук анархистов-грабителей при исполнении служебных обязанностей»[285]. Приходскому духовенству Московской епархии 13 июня 1908 года было приказано собирать информацию о любых случаях, подходящих под это описание. Однако эта инициатива оказалась безрезультатной. Критерии Синода были слишком узкими и основывались на неправильном понимании последствий антирелигиозного насилия для православного сообщества.

Доклады, представленные в Московскую консисторию в ответ на указание Синода, не подтвердили тот сценарий, который предполагали его авторы. Священники сообщили о небольшом количестве случаев убийства сторожей, оставивших после себя взрослых и пожилых членов семьи, и предложили выделить средства на их поддержку. Один священник сообщил, что у крестьянина, погибшего при защите церкви от грабителей, осталась незамужняя 36-летняя дочь, которая «поддерживает свое существование в настоящее время поденным трудом. На помещение в какой-либо приют сирота Галкина не имеет склонности, но желала бы для облегчения своего материального положения получать какое-либо пособие»[286]. Другой священник сообщил о смерти крестьянина, служившего смотрителем монастырского имущества, который был убит во время беспорядков, оставив после себя вдову и двоих маленьких детей[287]. Этот случай не подходит ни под условие о смерти «при исполнении служебных обязанностей», ни под условие о детях, нуждающихся в приюте. Два других священника сообщили об аналогичных убийствах и об оставшихся членах семьи, которые нуждались в помощи, но не хотели отдавать своих детей в приют. Всю эту информацию Московская консистория передала обер-прокурору 4 сентября[288]. Никаких сведений об ответе со стороны Синода на эти просьбы о помощи не сохранилось.

Усилия по оказанию помощи, инициированные самим московским приходским духовенством, представляли собой разительный контраст с безрезультатной реакцией Синода на антирелигиозное насилие. В январе 1906 года четыре протоиерея и один мирянин образовали Московский епархиальный комитет помощи жертвам широко определяемых «беспорядков». Этот комитет собирал пожертвования со всех приходов и монастырей епархий, которые консолидировались по благочиниям перед отправкой в комитет и к октябрю 1908 года составили 142 839,16 рубля. Тем временем приходские священники беседовали с просителями и фиксировали обстоятельства, при которых они стали неработоспособными или потеряли главу семьи в результате революционного насилия. К концу кампании средства комитета были розданы 195 семьям, большинство из которых были идентифицированы как крестьяне или мещане[289].

Этой кампанией московское духовенство продемонстрировало эффективность своих сетей в предоставлении гуманитарной помощи на основе местных данных. Кампания также показала, что значительная сумма денег может быть использована для оказания помощи за пределами духовного сословия и по инициативе самого духовенства. Отказ от взаимопомощи исключительно в среде духовенства, возможно, породил бо́льшую поддержку этой инициативы среди мирян, представив антирелигиозное насилие как общую проблему как для духовенства, так и для верующих. Переход священнических сетей от взаимопомощи служителей церкви к помощи людям в целом стал особенно заметен во время крупнейшей гуманитарной катастрофы 1905 года.

Голод

Повсеместный неурожай и голод непосредственно затронули гораздо большую часть населения империи, включая духовное сословие, чем любой другой кризис революционных лет. Приходское духовенство отреагировало на неурожай с той же самостоятельностью, что и во время вышеупомянутых кампаний помощи. 7 октября 1905 года Синод издал директиву всем приходским священникам начать проводить еженедельные сборы пожертвований для семей раненых солдат и предоставить Красному Кресту доступ в свои церкви для проведения параллельных сборов в помощь пострадавшим от неурожая в течение года[290]. Приходское духовенство по большей части проигнорировало эти инструкции и инициировало независимые кампании по оказанию помощи жертвам голода во многих епархиях. Сразу после того, как Синод издал это указание, митрополит Владимир выступил с собственным указом о создании в Москве епархиального комитета помощи голодающим[291]. Тверское духовенство также начало кампанию по оказанию такой помощи. Ни Тверь, ни Москва серьезно не пострадали от неурожаев, однако пастыри обеих епархий организовали перевод значительных сумм денег из своих общин голодающим в других епархиях.

Сведения об оказании помощи голодающим со стороны Москвы и Твери свидетельствуют о децентрализованной гуманитарной помощи, организованной местными лидерами.