Дмитрий Устинов. Главком советского ВПК - Игорь Станиславович Прокопенко

заводов «Светлана», им. ОГПУ и им. Ленина. В ней довольно остро критикуется чрезмерный контроль наркоматов за директорами заводов и заводскими делами, предлагается расширить права руководителей и изменить систему хозрасчета.

«Необходимо установить для предприятий настоящий хозрасчет.

Наркомат и главки должны планировать предприятию только основные показатели:

1) производственную программу,

2) задание по росту производительности труда,

3) общий фонд заработной платы,

4) себестоимость,

5) план накоплений,

6) общий размер оборотных средств.

Во всем остальном директор должен иметь право самостоятельно руководить хозяйством предприятия», – говорилось в более чем смелой по меркам 1940 года статье[84]. Предлагалось разрешить руководителям предприятий расходовать средства их сверхплановых накоплений на переоборудование и благоустройство заводов, а также предоставить им право самостоятельно определять контингент работающих и размеры оплаты их труда (в соответствии с тарифами и нормами закона). Вот так в своих планах Устинов и его коллеги опередили советскую экономику как минимум на четверть века. Что-то похожее было реализовано в рамках «косыгинской» пятилетки лишь во второй половине 1960-х. В предвоенные годы предложения из устиновской статьи не получили широкого распространения. Однако активная позиция успевшего хорошо зарекомендовать себя директора «Большевика» не осталась незамеченной.

3.4. Проблемы дисбаланса: обратная сторона милитаризации советской экономики в 1930-х годах

Между тем, помимо работы на производстве, у директора завода в предвоенные годы хватало и других забот. К концу 1930-х советская военная промышленность развивалась полным ходом. Однако тогда же стала видна и обратная сторона медали – форсированное развитие ВПК неизбежно вредит гражданскому сектору экономики. Наметившаяся после первых пятилеток тенденция к росту уровня жизни советских граждан была сильно ослаблена начавшейся подготовкой к войне. Советская экономика в предвоенные годы приняла мобилизационный характер – гражданские предприятия создавались с прицелом на то, чтобы в кратчайшие сроки перестроиться на выпуск военной продукции в годы войны. На практике это значило, к примеру, что тракторы и автомобили конструировались таким образом, чтобы их основные узлы и детали можно было использовать при постройке танков и самолетов. Все развитие гражданской промышленности было подчинено интересам ВПК. Уровень жизни основной массы населения СССР в 1930-е годы оставался невысоким. Экономические показатели, такие как, к примеру, ВВП на душу населения, росли ежегодно, однако гражданам все еще отчаянно не хватало простейших вещей: обуви, одежды, предметов гигиены и т. д. Дефицит промышленных товаров вкупе с несовершенством системы распределения стали причиной долгих очередей, поисков нужного товара через знакомых и т. д. Вконце 1930-х в Ленинграде собирались очереди по 6000 человек. По сообщениям НКВД, у одного из обувных магазинов в центре города очереди были настолько длинными, что мешали дорожному движению, а покупатели в давке выбили окна магазина[85].

Очереди в столовую и булочную на Загородном проспекте в Ленинграде. 1930-е. [Из открытых источников]

Другим ярким примером могут послужить воспоминания студента исторического факультета ЛГУ, датированные 1939 годом:

«Перевалило уже на второй месяц, как через день я гоняюсь по магазинам в поисках либо мануфактуры, либо просто приличных брюк! Полное безтоварье! „Выбросят“ 20–30 костюмов, а очередь выстроится человек в 300… У нас лучшая в мире конституция, но нет ботинок и сапог…»[86].

Из-за общего дефицита руководителям заводов приходилось решать множество проблем своих работников. Например, на предприятиях создавались специальные хозяйственные управления, которые обеспечивали сотрудников дефицитными товарами. Кроме того, в закрытых заводских столовых можно было питаться дешевле и сытнее, чем в общественных кафе. Все рабочие крупных ленинградских заводов, включая «Большевик», были приписаны к крупным универмагам, где они могли получать одежду и обувь по талонам. Потребители были ранжированы по качеству и ассортименту доступных им товаров: лучшие предметы получали стахановцы и ударники. Однако и это не всегда помогало. Московский сталевар И. Гудов вспоминал, что пределом мечтания рабочих-стахановцев в середине 1930-х оставались «молочного цвета туфли за 180 руб., крепдешиновое платье за 200 руб., пальто за 700 руб.»[87]. Между тем средняя зарплата по СССР в то время составляла 207 рублей, в крупной промышленности она была чуть выше – 230 рублей[88]. Стахановцы, конечно, получали значительно больше – за месяц по-настоящему ударного труда можно было заработать более 1000 рублей. Что и говорить, если с проблемами дефицита сталкивались не только простые рабочие и служащие, но и директора крупных оборонных предприятий, такие как Дмитрий Устинов. В 1940 году у него родилась дочь Вера. Встретить из роддома жену Таисию, с которой они были вместе еще со времен работы в Иваново-Вознесенске, Устинов не смог – был слишком занят по службе. И поэтому написал письмо:

«Здравствуй, милая Тая!

Прошу прощения, что не мог приехать сам, но сегодняшний день у меня проходит как в калейдоскопе, не успеваю повернуться. А в шесть часов мой доклад на пленуме райкома.

Скорее поправляйтесь и выходите. В ответе на это письмо все укажи. Кроватку и ванночку ищут днем с огнем, но не знаю, какую и что найдут, но безусловно найдут»[89].

Это пишет директор одного из важнейших предприятий страны, завсегдатай в кабинете Жданова.

Рабочее общежитие «Уралмаша». 1930-е. [Из открытых источников]

Однако дефицитом бытовые проблемы советских граждан в конце 1930-х годов не исчерпывались. Не меньшей проблемой оставалась нехватка жилплощади. Появление огромного количества новых предприятий привело к резкому росту числа городских жителей. Население Ленинграда, к примеру, выросло с 1,56 млн человек в 1926 году до 2,81 млн в 1937-м, то есть почти на 80 %. В целом же по СССР численность городского населения в эти годы выросла почти вдвое – с 26,31 млн до 51,86 млн человек[90].

Строительство жилых домов, рабочих общежитий и социальной инфраструктуры не поспевало за возведением фабрик и заводов, поэтому с каждым годом жилищная проблема становилась лишь острее. Так, в Москве, например, средняя норма сократилась с 5,5 кв. метра на человека в 1930 году до 4 кв. метров в 1940-м[91]. Самым распространенным типом городского жилья оставались коммунальные квартиры. В большинстве своем они были переделаны из старых отдельных квартир, что лишь усугубляло бытовые неудобства.

«Водопровода в комнате не было; простынями или занавесками выгораживались уголки, где спали и сидели два-три поколения; продукты зимой вывешивались в мешках за окно. Общие раковины, уборные, ванны и кухонные приспособления (обычно всего лишь примусы, горелки и краны с холодной водой) располагались либо на ничейной территории между жилыми комнатами, либо внизу, в неотапливаемых, завешенных бельем сенях», – так выглядела типичная коммуналка тех лет[92].

Между тем для иного рабочего даже такая комната была большим