Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

которые с самого начала подозревали, что психоанализ все объясняет сексуальностью; или же надо согласиться с новаторами вроде Юнга, которые весьма решительно объявили либидо «движущей силой» вообще. Разве это не так?

В наши намерения получение такого результата никоим образом не входит. Ведь мы исходили из резкого деления на первичные позывы «Я» (инстинкты смерти) и на сексуальные первичные позывы (инстинкты жизни). Мы готовы были причислить и так называемые инстинкты самосохранения к инстинктам смерти, но мы затем внесли поправку и отказались от этой точки зрения. Наше понимание с самого начала было дуалистическим, и оно теперь острее, чем прежде, с тех пор как мы эти противоположности обозначаем не как первичные позывы «Я» и сексуальные первичные позывы, а как первичные позывы жизни и первичные позывы смерти. Теория либидо, принадлежащая Юнгу, является, напротив, монистической; то, что свою единственную движущую силу он назвал либидо, должно было вызвать смущение, но не должно, однако, влиять на наш ход мыслей. Мы предполагаем, что в «Я», кроме либидозных инстинктов самосохранения, действуют еще другие инстинкты, и мы хотим добиться возможности их указать. К сожалению, анализ «Я» так мало продвинут, что отыскание доказательств становится затруднительным. Либидозные инстинкты «Я», весьма вероятно, особенным образом соединены с другими инстинктами «Я», нам еще не знакомыми. Еще прежде, чем мы ясно поняли суть нарциссизма, в психоанализе уже возникло предположение, что инстинкты «Я» включают в себя либидозные компоненты. Но это довольно ненадежные возможности, и противники едва ли их примут во внимание. Затруднение заключается в том, что до сих пор психоанализ смог доказать лишь существование либидозных первичных позывов. Но все же не следует делать вывода, что других не существует.

При настоящей неясности учения о первичных позывах нам представляется неправильным отказываться от какой-либо новой мысли, обещающей нам объяснение. Мы исходили из великой противоположности между первичными позывами жизни и первичными позывами смерти. Сама объектная любовь показывает нам вторую такую полярность, а именно любви (нежности) и ненависти (агрессии). Если бы нам удалось привести обе эти полярности во взаимную связь, вывести одну из другой! Мы всегда признавали в сексуальном инстинкте компонент садизма[543]. Этот компонент может, как мы знаем, сделаться самостоятельным и в виде извращения овладеть совокупной сексуальной устремленностью данного лица. Он, как господствующий инстинкт-компонент, проявляется также в одной из так мною называемых «прегенитальных организаций». Но как можно из жизнеутверждающего Эроса вывести инстинкт садизма, направленный на повреждение объекта? Не следует ли предположить, что этот садизм в сущности является инстинктом смерти, который, будучи оттеснен от «Я» влиянием либидо нарциссического характера, может проявиться только на объекте? Он тогда переходит в сексуальную функцию. В оральной стадии либидо любовное овладение еще совпадает с уничтожением объекта; позже садистский инстинкт выделяется особо и, наконец, на ступени примата гениталий принимает на себя, в целях размножения, функцию так овладеть сексуальным объектом, как этого требует выполнение полового акта. Да, можно было бы сказать, что вытесненный из «Я» садизм показал путь либидозным компонентам сексуального инстинкта; позже и они устремляются к объекту. Там, где первоначальный садизм не подвергается ограничению или слиянию, устанавливается знакомая в любовной жизни амбивалентность: любовь – ненависть.

Если позволительно сделать такое предположение, то было бы исполнено требование привести пример – хотя и смещенного – инстинкта смерти. Прибавим, что это понимание лишено, правда, всякой наглядности и производит почти мистическое впечатление. Нас можно подозревать в том, что мы любой ценой искали выхода из затруднительного положения. В таком случае мы сошлемся на то, что подобное предположение не ново, что мы высказывали его уже тогда, когда о затруднениях не было речи. Клинические наблюдения в свое время привели нас к заключению, что мазохизм (частный инстинкт-компонент, сопутствующий садизму) следует рассматривать как садизм, обращенный на собственное «Я»[544]. Однако поворот инстинкта от объекта к «Я» принципиально есть не что иное, как поворот от «Я» к объекту; это обсуждается здесь как новый вопрос. Мазохизм, поворот инстинкта против собственного «Я», в действительности был бы тогда возвратом к одной из его ранних фаз, регрессом. В одном пункте данное ранее описание мазохизма нуждается в исправлении, как слишком исключающее; мазохизм (что я раньше оспаривал) мог бы быть и первичным[545].

Но вернемся теперь к жизнеутверждающим сексуальным инстинктам. Исследование одноклеточных показало, что слияние двух индивидов без последующего деления, т. е. копуляция, после которой они вскоре отделяются друг от друга, – имеет укрепляющее и омолаживающее действие (см. Липшютц). В дальнейших поколениях они не выказывают дегенеративных явлений и, по-видимому, способны дальше сопротивляться вредоносным влияниям собственного обмена веществ. Мне думается, что одно это наблюдение может служить превосходным примером также и для эффекта полового совокупления. Но каким образом это слияние двух мало отличных друг от друга клеток способно дать такое обновление жизни? Эксперимент, заменяющий копуляцию протозоев действием химических и даже механических раздражений, позволяет дать нам на этот вопрос точный ответ. Обновление совершается вследствие притока новых количеств раздражения. Этот ответ в свою очередь хорошо согласуется с предположением, что жизненный процесс индивида по внутренним причинам ведет к уравнению химических напряжений, т. е. к смерти; и в то же время соединение с индивидуально различной живой субстанцией увеличивает эти напряжения, вводит, так сказать, новые витальные разногласия, которые должны быть в дальнейшем изжиты. Для этого различия должны, конечно, существовать один или несколько оптимумов. То, что доминирующей тенденцией психической жизни, а может быть, и нервной жизни вообще, мы признали стремление к снижению, к поддержанию постоянного уровня, к уничтожению внутреннего напряжения, вызванного раздражениями (принцип нирваны по выражению Барбары Лоу), – тенденцию, получающую свое выражение в принципе наслаждения, и является для нас одним из сильнейших мотивов, чтобы верить в существование первичных позывов смерти.

Однако ход наших мыслей все еще значительно нарушается тем обстоятельством, что мы как раз в сексуальном первичном позыве не можем найти характерной черты вынуждения повторения, что впервые и натолкнуло нас на поиски первичных позывов смерти. Правда, область процессов эмбрионального развития чрезвычайно богата такими феноменами повторения; обе зародышевые клетки полового размножения и история их жизни являются лишь повторением начал органической жизни; но самое существенное в процессах, вызванных сексуальными первичными позывами, есть все же слияние двух клеточных тел. Только это слияние гарантирует у высших живых существ бессмертие живой субстанции.

Иными словами, мы должны объяснить возникновение полового размножения и сексуальных первичных позывов вообще. Это представляет собой задачу, которой неспециалист устрашится и которая до сих пор не могла быть решена даже исследователями-специалистами. Из всех этих противоречащих друг другу указаний и мнений выделим поэтому