История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

король вышел из себя, отчитал его в чрезвычайно резких выражениях, какие никогда не употреблял в разговорах с другими лицами, и велел больше не показываться ему на глаза, после чего бедный Давенант (в сущности, искренне преданный королю человек) в унынии и печали возвратился во Францию к королеве.

Таким образом, все надежды на помощь французского посланника в Англии рухнули, однако и обращение французов с принцем также не соответствовало их прежним обещаниям. Он уже две недели находился при матери, когда французский двор потрудился наконец поздравить его с прибытием: все это время ушло на обсуждение вопросов этикета, которые было бы гораздо лучше уладить еще на Джерси.

Дело в том, что кардинал Мазарини ясно понимал, какую важность имеет для Франции пребывание принца Уэльского на ее территории, и убедил королеву, что это отвечало бы также и интересам ее супруга; теперь же, когда его цель была достигнута, кардинал принялся всячески доказывать Парламенту и офицерам армии (а они внушали ему больше опасений, чем Парламент), что принц прибыл во Францию помимо и даже вопреки желанию французского двора; что Франция просто не могла не выступить посредником, дабы уладить разногласия между Парламентом и шотландцами; отныне же, исполнив этот свой долг, она больше не намерена брать на себя роль судьи в спорах между Парламентом и шотландцами, как не вмешивалась она прежде в борьбу Парламента с королем; что приезд принца к матери (коему Франция не имела оснований противиться) вовсе не поставит под угрозу мир в Англии, ибо у самого принца не найдется средств его нарушить, а Франция никогда не станет ему в этом помогать. Сведущие люди думают, что именно тогда кардинал и заложил фундамент будущей своей дружбы с Кромвелем, пообещав, что пребывание принца во Франции доставит англичанам меньше неудобств, чем его нахождение в любой другой части Европы. С самим же принцем французы обходились без подобавшего особе его сана почтения; ему даже не назначили особого содержания, а в скудной прибавке к пенсии, которую уже получала от французского двора королева, имя ее сына не упоминалось, так что принц и его слуги всецело зависели от ее милостей и щедрот, почему и были вынуждены вести себя соответствующим образом. >

Между тем шотландцы уже обеспечили мир и покой в собственной стране, добившись роспуска войск маркиза Монтроза и его отъезда на континент, а также казнив некоторых видных его сподвижников, захваченных ими в плен, и среди прочих — сэра Роберта Споттисвуда, честного, достойного и преданного королю джентльмена и самого мудрого человека, коим располагала тогда эта нация (король назначил его государственным секретарем в этом королевстве вместо графа Ланрака, который выступал против него тогда с оружием — что, вероятно, и стало главной причиной смертного приговора сэру Роберту). Кроме того, шотландцы с величайшей решительностью и торжественностью уверяли и давали понять, что своего короля, который отдал себя в их руки, они уже не могут предать в руки Парламента без его собственного согласия и желания, ибо это означало бы с их стороны вопиющее нарушение долга верности и данного ими слова и противоречило бы самой сути христианской религии. Наконец, граф Лоуден на конференции обеих Палат публично заявил, что они и вся шотландская нация навлекут на себя вечный позор, если выдадут короля, защита которого является их долгом в точно такой же мере, как и долгом Парламента, а право распоряжения его особой в целях обеспечения этой защиты принадлежит им ничуть не меньше, чем Парламенту. Но и после всего этого шотландцы обещали пустить в ход все доводы и употребить самые настойчивые усилия, дабы убедить Его Величество пойти на уступки и согласиться с предложениями, которые направил ему Парламент.

При первом же известии о прибытии короля в шотландскую армию Парламент послал находившемуся при ней комитету обоих королевств категорический приказ препроводить особу короля в Уорвик-касл; однако шотландцы, которые предчувствовали, что подобное распоряжение не заставит себя долго ждать, уже через два дня после появления в их лагере Его Величества (и после того, как он велел капитулировать гарнизону Ньюарка) с величайшей поспешностью двинулись к Ньюкаслу и достигли его прежде, чем пришел приказ о переводе Его Величества в Уорвик. Эта их мера, в отличие от многих других, пришлась по вкусу королю, внушив ему мысль, что хотя шотландцы и будут поступать по-своему, их действия в конечном счете могут принести ему некоторую пользу.

Получив этот приказ, шотландцы вновь заверили Парламент в своей готовности строго соблюдать все прежние с ним договоренности, попросили его направить королю свои предложения, поскольку они, шотландцы, перед оставлением королем Оксфорда обещали их ему вручить; и добавили, что если король откажется эти предложения принять, то они будут знать, как им следует поступить. Затем они настоятельно посоветовали королю и убедили его послать коменданту Оксфорда приказ заключить соглашение о капитуляции и передать город (где находился его сын герцог Йоркский и все члены Совета) в руки Ферфакса, осаждавшего Оксфорд со своей армией, а также издать общее распоряжение (которое они велели напечатать) всем комендантам королевских крепостей сдать их на почетных и выгодных условиях Парламенту, поскольку-де Его Величество решил во всем руководствоваться его советами. Пока же этого не произойдет, объяснили шотландцы, они не смогут каким-либо образом выступить на стороне короля и поддержать его интересы (что они твердо намерены сделать), ибо согласно действующему ныне договору и союзу они должны служить Парламенту и следовать его указаниям; когда же это случится, их, шотландцев, прежние обязательства перед Парламентом сами собою перестанут существовать, а поскольку у короля не будет уже ни полевых войск, ни крепостей, в которых держались бы его гарнизоны, то станет невозможно отрицать, что война завершилась, и они, шотландцы, смогут свободно говорить и спорить с Парламентом. С помощью этих хитрых уловок шотландцы убедили короля разослать и обнародовать упомянутые выше приказы; впрочем, при тогдашних обстоятельствах отказ от их обнародования не принес бы ему никакой пользы.

Парламент (хотя и оскорбленный дерзостью шотландцев, не пожелавших отправить короля в Уорвик) избрал более скорый образ действий, послав королю свои предложения (которые, как отлично понимали Палаты, он никогда не примет) с комиссарами обеих Палат, уполномоченных единственно лишь потребовать, чтобы король в течение десяти дней дал им определенный ответ, после чего им следовало возвратиться в Лондон. Предложения эти, врученные Его Величеству в конце июля, предполагали столь полное разрушение прежней системы управления церковью и государством, что король объявил комиссарам, что не сможет дать им ответ, пока ему не сообщат, какая же