Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

В начале 1840‐х годов в придворных кругах Петербурга было принято решение создать постоянную итальянскую оперную труппу. Директор императорских театров обеих столиц Александр Михайлович Гедеонов поручил формирование труппы знаменитому итальянскому тенору Джованни Баттиста Рубини. К началу сезона Рубини не мог найти ни одной не ангажированной примадонны-сопрано с именем и опасался, что труппа окажется без «первой певицы». Он был в неустанных поисках и в очередном письме Гедеонову сообщал: «Здесь сестра знаменитой Малибран, госпожа Виардо-Гарсия; но (между нами говоря) она не очень красива, и у нее нет настоящего голоса сопрано, так что петь Лючию, Сомнамбулу и т. д. ей было бы трудно, зато она очень хороша была бы в «Золушке», в «Севильском цирюльнике» и т. д.». По-видимому, на худой конец Рубини согласен был и на включение в труппу Виардо.

Действительно, была она некрасива, даже, по некоторым отзывам, безобразна. Говорили, что лицом похожа на лягушку, тощая, сутулая, с жесткими черными волосами. Однако многие отмечали ее пламенные и выразительные глаза. Революционер Г.А. Лопатин вспоминал: «Меня всегда поражали ее черные испанские глаза – вот такие два колеса. Да и вся-то она была «сажа да кости». Художник В.Д. Поленов так ее описывал: «У нее были замечательные глаза и вообще верхняя часть лица, но низ лица походил на лошадиную челюсть». Хотя неприглядная внешность певицы несомненно мешала ее певческой карьере, но она, как женщина умная, умела бороться с судьбой или со своей природной «некрасивостью» и научилась искусству преподносить себя на сцене и в жизни в наилучшем виде.

Директор театров А.М. Гедеонов долго колебался и свое согласие дал только через два месяца, когда окончательно рухнула надежда заполучить в Петербург кого-нибудь из итальянских знаменитостей. 20 сентября 1843 года был заключен с Полиной Виардо формальный контракт, в котором Полина требовала за свои выступления 50 тысяч рублей ассигнациями и полубенефис. В тот же день она радостно писала своей подруге писательнице Жорж Санд: «Объявляю вам совсем свежую, совсем горячую новость, что контракт с С.-Петербургом подписан час тому назад, и что мы оба очень этим довольны…»

Полина рано начала выступать. Впервые в Брюсселе – в 1837 году, шестнадцати лет. Затем в Лондоне и Париже – камерною певицей. В Парижской опере дебютировала в 1839 году в «Отелло» Верди, успех имела большой, и с этого времени начинается ее известность. Ее пригласили в итальянскую оперу. В 1841 году она вышла замуж за директора этой оперы господина Луи Виардо, вряд ли по любви, скорее ради певческой карьеры. Ее муж был на двадцать лет старше и являлся человеком во Франции достаточно известным – литератор, искусствовед, театральный деятель, переводчик. Разбирался в политике, был убежденным республиканцем.

Положение мужа, который был директором Итальянского театра, без сомнения, помогало певческому успеху Полины Виардо и давало возможность получать первые роли. Однако вскоре он оставил эту должность, и ее, казалось бы, прочное положение в парижском театральном мире рухнуло. Французские театральные критики стали отзываться о ее пении неодобрительно, хотя ее подруга Жорж Санд в «Revue des Deux Mondes» и муж Луи Виардо в «Siesle» печатали обширные статьи в поддержку Полины. Двери ведущих парижских театров перед ней закрылись, они отказывались подписывать с ней ангажемент.

И в этой ситуации весной 1842 года Полина могла выступать на оперной сцене только за границей. Начались ее странствия по столицам и полустолицам Европы: Лондон, Мадрид, Милан, Неаполь, Вена, Берлин – здесь ее выступления проходили с большим успехом. Приглашение в Петербург было в жизни Виардо событием огромного значения: оно открывало перед ней большую перспективу и спасало от бездеятельного прозябания во враждебной парижской атмосфере, в которой ее могучий талант мог в конце концов погибнуть.

* * *

В Петербург Полина и Луи Виардо прибыли из Парижа 14 октября 1843 года, на следующий день после официального открытия итальянского сезона. Город их поразил своими великолепными зданиями-дворцами, монументальными соборами с золотыми куполами, величавой Невой. Они попали в пышный императорский Петербург с его тяжеловесной и великолепною придворной жизнью, с русским барством и блестящими театрами. Ведь это было время высшей силы и могущества Николая I, когда Фридрих-Вильгельм склонялся перед ним, а вся Европа трепетала.

К этому времени уже состоялся первый спектакль Итальянской оперы. 13 октября 1843 года в Большом театре прошла опера Беллини «Пират». Представление имело большой успех. «Санкт-Петербургские ведомости» от 16 сентября 1843 года с большой похвалой откликнулась на эту постановку: «Тысячи голосов произносили имена Рубини и Тамбурини». Известный петербургский меломан Михаил Юрьевич Виельгорский говорил Михаилу Глинке о певческом таланте Рубини: «Мой дорогой, это Юпитер Олимпийский!»

И вот наконец 22 октября состоялось представление «Севильского цирюльника» с Рубини в роли Альмавивы, Виардо – Розины и Този – Бартоло. Один из зрителей оставил для истории театра восторженный отклик о выступлении в этой опере Полины Виардо: «Началась картина первого акта. «Комната в доме Бартоло. Входит Розина: небольшого роста, с довольно крупными чертами лица и большими, глубокими, горячими глазами. Пестрый испанский костюм, высокий андалузский гребень торчит на голове немного вкось. «Некрасива!» – повторил мой сосед сзади. «В самом деле», – подумал я.

Вдруг совершилось что-то необыкновенное! Раздались такие восхитительные бархатные ноты, каких, казалось, никто никогда не слыхивал…

По зале мгновенно пробежала электрическая искра… В первую минуту – мертвая тишина, какое-то блаженное оцепенение… но молча прослушать до конца – нет, это было свыше сил! Порывистые «браво! браво!» прерывали певицу на каждом шагу, заглушали её… Сдержанность, соблюдение театральных условий были невозможны; никто не владел собою. Восторг уже не мог вместиться в огромной массе людей, жадно ловивших каждый звук, каждое дыхание этой волшебницы, завладевшей так внезапно и всецело всеми чувствами и мыслями, воображением молодых и старых, пылких и холодных, музыкантов и профанов, мужчин и женщин… Да! это была волшебница! И уста её были прелестны! Кто сказал «некрасива»? – Нелепость!

Не успела еще Виардо-Гарсия кончить свою арию, как плотина прорвалась: хлынула такая могучая волна, разразилась такая буря, каких я не видывал и не слыхивал. Я не мог дать себе отчета: где я? что со мною делается? Помню только, что и сам я, и всё кругом меня кричало, хлопало, стучало ногами и стульями, неистовствовало. Это было какое-то опьянение, какая-то зараза энтузиазма, мгновенно охватившая всех снизу доверху, неудержимая потребность высказаться как можно громче и энергичнее.

Это было великое торжество искусства! Не бывшие в тот