Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

что такое Виардо? Я знаю французское женское воспитание… Собрали вокруг нее своих знаменитых друзей и сделали ее такой, какой она была, ее муж и любовник, если таковым был Тургенев. Муж ее был очень умным господином. Это для нас, русских, monsieur Виардо только муж Полины Виардо, а для французов madame Виардо только жена Луи Виардо. Это был очень образованный и очень сведущий в литературе и искусстве человек. Интересовался он и политикой и смыслил в ней много. Французы знали его». Поддерживал это мнение и известный художник Боголюбов, который был хорошо знаком с четой Виардо: «Зная Виардо, я по-своему составил о нём высокое мнение. Первое – как знатока музыки и знатока людей, ибо он из простой цыганки создал Полину Виардо великой артисткой и дал ей всестороннее образование, которым она блистала до конца дней своих…»

Несомненно, входил в группу поддержки певицы и преданный Тургенев, он подбирал ей русский песенный репертуар, хлопотал о продлении ангажемента в России, заботился о благоприятных отзывах в газетах и журналах, печатал ее музыкальные сборники.

Полина Виардо всегда умела поддерживать нужные знакомства. Говорили, что она обладала громадными связями со многими импресарио и артистами, которые помогали в ее собственной певческой карьере, а позднее она их использовала для продвижения своих учениц. В Петербурге она близко сошлась с Михаилом и Матвеем Виельгорскими, известными петербургскими аристократами и меломанами. Они были близки ко двору и непосредственно влияли на выбор ангажированных артистов. Они снабдили певицу рекомендательными письмами в Москву, благодаря которым там создавалась благожелательная атмосфера вокруг ее выступлений. Дом графов Михаила и Матвея Виельгорских был важнейшим музыкальным центром столицы. Г. Берлиоз, посетивший в 1844 году дом Виельгорских, называл его «маленьким министерством изящных искусств».

Приемы у Виельгорских разделялись на две совершенно различные половины, приемы графини отличались изысканной светскостью, а у графа Михаила 2–3 раза в неделю собирались не только известные музыканты, писатели и живописцы, но и актеры и даже газетчики. На половину Михаила Виельгорского получила приглашение и Полина Виардо. Кроме камерных музыкальных собраний в большом зале дома Виельгорских постоянно давались открытые концерты и музыкальные утра, собиравшие весь музыкальный и интеллигентный Петербург. Полина Виардо хорошо понимала ценность и общественную значимость знакомства с Виельгорскими, долгие годы поддерживала переписку с Матвеем Виельгорским и называла его своим другом. Кроме важных связей в театральном мире дружба с Виельгорскими служила ей поддержкой в чопорном аристократическом обществе, которое не относилось к ней как к равной.

* * *

Когда у петербургских меломанов прошел первый угар восторга, они стали пристальнее присматриваться к своему кумиру и, к своему удивлению, обнаружили в нем весьма неблаговидные стороны. О слухах, распространившихся в Петербурге вокруг имени мадам Виардо, упомянула в своих воспоминаниях писательница Авдотья Панаева:

«Виардо отлично пела и играла, но была очень некрасива, особенно неприятен был ее огромный рот. В типе ее лица было что-то еврейское; хотя Тургенев клялся всем, что она родом испанка, но жадность к деньгам в Виардо выдавала ее происхождение. За кулисами очень скоро сделалось это известно. Умерла одна бедная хористка; после нее осталась мать-старушка и маленькие дети, которых умершая кормила своим трудом. Все итальянские певцы и певицы пожертвовали на похороны несчастной труженицы, даже хористы и хористки из своего скудного жалованья дали денег, сколько кто мог, – одна Виардо не дала ни гроша. Она также отказалась петь даром в спектакле или концерте, не помню хорошо, который давался в пользу хора. Первые итальянские певцы и певицы считали как бы обязанностью принять участие в таких концертах, чтобы сделать полный сбор.

Жадность Виардо сделалась известной всей публике, посещавшей Итальянскую оперу. Князь И.И. Воронцов-Дашков давал у себя вечер и пригласил итальянских певцов; тогда была мода давать вечера с итальянскими певцами. Князь Воронцов-Дашков был между аристократами самым видным лицом. Никто из итальянских певцов не подумал, принимая приглашение, предъявлять ему условия, одна Виардо письменно заявила, что не будет петь менее как за 500 рублей, и получила ответ, что князь согласен заплатить ей эти деньги. Хозяин и хозяйка очень любезно разговаривали со всеми итальянскими певцами; но с Виардо ограничились поклоном; как только она окончила свое пение, то лакей поднес ей на подносе пакет с деньгами, и ее не пригласили остаться на вечере, как других артистов. Это происшествие быстро разнеслось по Петербургу, все удивлялись бестактности Виардо, да, я думаю, и она сама очень досадовала, потому что все, кто пел на вечере у князя Воронцова-Дашкова, получили подарки тысячи по две. Тургенев божился, клялся, что виноват во всем муж Виардо, забыв, что прежде сам восхищался, как Виардо умела поставить себя в такую независимость относительно мужа, что он побаивался ее и не смел вмешиваться в ее денежные дела».

Надо заметить, что в жадности упрекали певицу не только в России, но и во Франции. Ее непомерно высокие требования к певческим гонорарам нередко являлись причиной раздоров и несостоявшихся контрактов в Париже. Русские соотечественники писателя, которые в течение многих лет близко наблюдали жизнь Тургенева рядом с Полиной Виардо, считали ее эгоистичной и себялюбивой, возмущались и сочувствовали писателю и в итоге дружно певицу невзлюбили.

Основными чертами натуры Полины Виардо ее советский биограф А. Розанов считал присущие ей «…энергию и ничему не поддающуюся жизненную силу воли, поражавшая и покорявшая всех приближавшихся к ней». Действительно, в письме к своему близкому другу Ю. Рицу Полина Виардо так описывала свой властный характер: «Когда я считаю должным что-либо сделать, я делаю это вопреки воде, огню, обществу, всему миру» (21 января 1859 года).

Считается, что Жорж Санд списала свою героиню Консуэло с Полины Виардо. Если это так, то интересным является ее описание характера Консуэло: «Она принадлежала к тем редким счастливым натурам, для которых труд – наслаждение, истинный отдых, необходимое нормальное состояние, а бездействие – тяжко, болезненно, просто гибельно, если оно вообще возможно. Впрочем, эти натуры не знают его; даже когда кажется, что они будто они предаются праздности, даже и тогда они работают; у них нет мечтаний, а есть размышления…»

Знаменитая певица обладала сильной страстью только на сцене и для сцены. Здесь она могла казаться воплощением тропического зноя. А в жизни не было человека благоразумнее и трезвее. Тургенев изумлялся её способности быть вечно здоровой, веселой и деятельной. А Жорж Санд поражалась уравновешенным эгоизмом жгучей актрисы, её «спокойной и ревнивой» заботливостью о своем покое. «Уметь рассчитать, когда стоит и не стоит волноваться, и переживать только не напрасные волнения – значит вовсе не