Иван Тургенев. Жизнь и любовь - Полина Ребенина

Полина Виардо осталась очень довольна и вторым петербургским сезоном, ведь ей удалось вновь ощутить поддержку русской публики, заработать огромные деньги и даже продлить контракт еще на один, на третий сезон. В середине сентября 1845 года супруги Виардо возвращаются в Петербург, а в ноябре туда же приезжает Тургенев.

Однако третий сезон оказался для певицы не столь удачным, как предыдущие, то ли публика от нее устала, то ли петь она стала хуже. Ее пение теперь не производило прежнего эффекта, и залы часто оставались полупустыми.

Бенефис прошел успешно, но уже 12 февраля мадам Виардо написала письмо в дирекцию театров с просьбой об увольнении по причине внезапной болезни – коклюша. Ей было выплачено все причитающееся по контракту оставшееся содержание, и она, дав в том расписку, отбыла в Берлин и оттуда в Париж. Далее продлевать контракт Виардо не решилась, она, как женщина умная и привыкшая все просчитывать наперед, видела охлаждение к ней русской публики и не хотела его усугублять. Но она понимала, что именно в Петербурге, где перед ней было открыто широкое поле деятельности и где публика и критика были к ней так благожелательны, она сформировалась по-настоящему как певица и артистка.

В течение этих трех лет Тургенев и Полина Виардо часто встречались в России, а во время ее отъездов в Европу между ними наладилась переписка. Первое письмо Полине Виардо Тургенев пишет сразу после петербургского сезона 1843/44 года: «…Через полтора месяца вы будете во Франции; я заранее радуюсь той радости, которую вы испытаете при свидании с вашей матушкой, с вашим ребенком, со всеми вашими добрыми знакомыми, но, если когда-нибудь мысль ваша перенесется на Север, не правда ли, вы не станете опасаться, как это могло быть перед вашей первой поездкой, что не найдете здесь искренних и верных друзей? Должен вам сказать, что вы оставили здесь о себе глубокую память; о вас говорят, вас любят, за исключением м-ль Волковой, вашего заклятого врага. В Большом театре не осталось ни одного свободного места. Итак, прощайте или, лучше, до свиданья. Будьте счастливы. Право же, когда я обращаю к вам это слово, мне нечего к нему прибавить, ибо я говорю его от всего сердца и говорю его часто, потому что мне кажется, что такие пожелания должны исполняться. Прощайте же еще раз и позвольте пожать вам руку, как в былое время».

Яркий образ великолепной певицы и талантливой актрисы затмил в глазах Тургенева всех и вся. Эта женщина привязала к себе великого писателя, приковала к себе его мысли и чувства на долгие годы.

* * *

Тургенев и Полина Виардо принадлежали к разным сословиям, он был потомственный дворянин, а она – певичка, или актерка, как говорила о ней мать писателя. Однако Полину Виардо это ничуть не смущало, она ставила себя чрезвычайно высоко. В разговоре была находчива, блестяща, смела, характером обладала властным. На сцене казалась смелой и страстной, а в жизни, по воспоминаниям современников, была женщиной чрезвычайно расчетливой и практичной.

Если перед Иваном Тургеневым были открыты двери всех петербургских светских салонов, то иное отношение было к Виардо, несмотря на одобрительное отношение аристократов к ее искусству. Ее приглашали петь в лучшие дома Санкт-Петербурга, однако по окончании выступления она уже не принадлежала к этому высшему кругу. Она не была частью его, она лишь его обслуживала, конечно, за большие деньги. Об этом оставил воспоминания князь Мещерский, который познакомился с четой Виардо на балу у поэтессы графини Е.П. Растопчиной в 1844 году:

«Побеседовав с г-ном Виардо, я отправился в бальную залу, где встретила меня прелестная хозяйка, озабоченная тем, что г-жу Виардо никто не приглашает и она одна не танцует. Она обратилась ко мне, как к хорошему знакомому, с которым она не стеснялась, чтоб просить меня пригласить ее хоть на одну кадриль, что я и исполнил с готовностью. Г-жа Виардо была очень любезна и очень грациозна, но танцевала немного вприпрыжку, как танцуют обыкновенно француженки. В это время я заметил между маменьками, сидящими вдоль по стене залы, большое оживление: они как-то всполошились и стали что-то шептать между собой, показывая в мою сторону. Когда кадриль кончилась, то, к великому моему изумлению, я узнал, что маменьки нашли слишком щекотливым для своих дочек танцевать вместе с актрисой и находили мой поступок дерзким и непристойным. Разумеется, все это говорилось втайне, шепотом… Таков был еще тогда в передовом петербургском обществе взгляд на театр и на актрис в особенности».

Когда первый пыл восторгов от выступлений примадонны поутих, стали слышны и критические нотки в откликах о ее пении. Выдающаяся немецкая пианистка Клара Шуман записала в своем путевом дневнике: «Вечером была на концерте Виардо. Очень скучно. Ничего, кроме итальянской музыки… Полина очень хорошо спела русскую народную песню и вызвала даже не энтузиазм, а фанатизм. Это было чрезмерно и могло возмутить каждого здравомыслящего человека, понимающего в музыке, отдающего должное искусству Полины, но различающего и ее слабые стороны…» Тайный советник Тенгоборский докладывал в Министерство двора об артистах Венской оперы и, в частности, оставил отзыв о пении Виардо: «Линда» —…госпожа Тадолини не похорошела, но она много лучше госпожи Гарсия… «Севильский цирюльник» – г-жа Гарсия поет в нем с известной нам бравурой. Мне бы хотелось, чтобы она меньше манерничала. Это ей не удается…»

И если эти отзывы иногда слышались даже в первый, наиболее удавшийся оперный сезон певицы в России, то во второй и особенно в третий сезоны таких негативных откликов стало много больше. В октябре 1845 года «Северная пчела» с удивлением отмечала: «Италианская опера продолжает свое блистательное существование, хотя прошлогодний энтузиазм наших дилетантов, видимо, охладел. Аплодисменты истощаются, крики восторга слабеют». Или «первое представление «Семирамиды». Что же? Четвертая часть кресел в первых шести рядах были пусты. Это грустно».

Там же, позднее: «Не исправило положения и появление П. Виардо в «Любовном напитке». Слухи разнеслись, что г-жа Виардо играет через силу, чувствуя себя не очень здоровой. И действительно, на этот раз в ее пении заметна была некоторая слабость». В начале 1846 года все то же: «Заметьте странное положение нашей превосходной певицы г-жи Виардо-Гарсии в этой опере: все удивлялись, отчего ее партия не произвела никакого эффекта над зрителями… Публика наша нашла оперу скучной». Грустно, но похоже, что первоначальный энтузиазм, вызванный пением певицы в России, исчез «как с белых яблонь дым».

Известный революционер Герман Лопатин познакомившийся с певицей в 1870‐х годах, очень резко и неодобрительно отзывался о ее творчестве: «И