Сказки - Наталья Кодрянская

Праздник на этот раз был на редкость удачный. Музыка гремела. В небо блестящим фейерверком взлетали светящиеся бегемоты и полосатые тигры. Головы пятнистых жираф на длинных шеях качались в небе цветными букетами, белки, вертясь веселыми шутихами, рассыпались на головы восхищенных зрителей серебряными звездами. Уходить не хотелось.

Но наступил час, когда каждый принимал свой обычный облик. Музыка погасла. Звери обрели свое звериное, птицы свое птичье и только король — он был особенно счастлив и весел в этот вечер — все еще в одежде человека, прощался с гостями.

В эту торжественную минуту неожиданно вошла в зал королева-ворониха и на глазах у всех застывших от ужаса приближенных, волшебным лебяжьим пером коснулась короля и обратила его в заправдашного человека.

Занималась заря, надо было спешить, и волшебница второпях не обратила внимания на белые крылья, торчавшие из-под одежды короля. Крылья так и остались за его плечами.

При свете дня ворон-человек показался таким жалким и безобразным, что никто не признал в нем своего любимого короля. Под насмешки и брань затолкали его к двери и выгнали из дворца.

Ему оставалось одно: запрятав крылья под человеческую одежду, покинуть свое воронье царство. Так он и сделал. И пошел куда глаза глядят.

Он шел по пыльной дороге, непривычно было ему идти, и не сам он управлял своим шагом, а дорога вела его за собой, передвигая его ноги.

Грусть струилась из его вороньих, по-человечески глядевших глаз.

Ему пока еще трудно разбираться в этом потоке новых образов другого, ему незнакомого мира. Ошеломленный, он старался понять почему все так вышло и так круто повернуло его судьбу ворона-короля.

И вдруг слышит голос из покинутого им вороньего мира. Он очнулся.

Перед ним сверчок, королевский казначей. Этот сверчок был единственный из всех подданных короля, который добровольно последовал за ним в изгнание.

— Ваше величество, я ваш верный сверчок, — повторял он. Его пугало, что король, превращенный в человека, не поймет его. — Вы идете к людям. Не унывайте. Я не с пустыми руками, — и он показал на порядочный мешок, полный драгоценных камней, — когда королева спустилась из берестяной башни, я видел, как поднялось целое облако каких-то странных существ. Летучими мышами они вились над ее головой; их горящие красным карбункулом глаза светили ей путь. И я подумал: «летает беда»! И сейчас же, на всякий случай, забрал из казны все сокровища. Эти светящиеся камни в человеческом мире вам пригодятся.

Сверчок развязал мешок, и драгоценные камни засверкали, стрекоча как тысяча сверчков.

И король-ворон стал жить среди людей, словно бы век с ними жил. Вечерами король или в собрание, или в театр, или сидит книжку читает, а то придут гости. А сверчок дни и ночи один и не с кем ему слова сказать. Долго он так терпел, все ждал: король опять обратится в ворона. Но когда белый ворон за утренним кофеем стал читать газету и курить сигары, тут сверчок не выдержал и сбежал в воронье царство.

Королева простила ему и побег и пропажу драгоценных камней — с таким казначеем все быстро наверстаешь.

За годы изгнания белый ворон много видел и многому научился. Он не забыл, как когда-то, рядясь человеком, хотел стать лучше, и видя, сколько повсюду горя и нужды, старался своим богатством, где только мог, помочь. И человеческая жалость расцвела в его вороньем сердце. Так живя, белый ворон мог быть счастлив, если бы не его крылья, что постоянно ему напоминали о его вороньем царстве. Когда он оставался один, ему хотелось поскорее сбросить с плеч неудобную человеческую одежду, порасправить онемевшие крылья, полетать. Но крылья больше его не слушались. И если бы ему пришло в голову и в самом деле полететь, возможно что и поднялся бы, но не иначе как с подсадкой.

А по ночам, чтобы не каркнуть и не выдать себя, он принимался глухо откашливаться. Живя в постоянном обмане, он был глубоко несчастен. Полуворон-получеловек!

Так шли годы, и вот однажды в обществе таких же богатых и знатных как и он сам, белый ворон попал на загородный праздник. Много было всяких развлечений. А как стемнело — музыка, танцы, песни. И он запел. Но не он пел, а кто-то другой, который был в нем. Он чувствовал, что тот другой взял его голос и вот теперь поет — точно кличет.

Он поднялся и пошел, и не помнит, как сквозь толпу вышел из сада. Всю ночь он был в пути. А как занялась заря, алый свет пробудил его память.

Он идет по пыльной знакомой дороге, а ему все та же песня и навстречу и вдогонку. Это в нем, в его сердце эта песня.

И память его все яснее: здесь однажды он шел из вороньего царства, а теперь возвращается.

Вот знакомые при дороге три клена: у зеленых стволов их он привязывал своего золотого коня. А тут у ручейка пил воду — источник мудрости. Как хорошо было, сидя на голубом ясени, слушать проносящийся в листве ветер.

Но как все изменилось в его царстве! Ничего от прежнего белого сияния. Стоят угрюмо почерневшие дубы, все тускло, словно золой посыпано. На голых ветках, нахохлившись, чахлые лысые вороны, а глаза — выеденная скорлупа.

Повстречалась ему слепая белка — она винила во всем короля: обернувшись человеком, он покинул воронье царство и вся власть перешла к злой волшебнице королеве.

Она обложила тяжкими податями птиц и зверей, — рассказывала белка, — и обрекла всех на голод. Задумав завладеть подземными сокровищами, злая волшебница обратила всех зайцев королевства в кротов. Ночь и день они неустанно под землей сверлят и роют и не радуются косые больше солнцу. И лисы — с подвязанными к подбородку слоновыми хоботами, выкачивают бездонные колодцы, где под водой играет серебряное серебро без соринки. И закованные в железные цепи медведи — водовозы и пильщики; косматые волки и калеки птицы, тоже день и ночь на работе, и все поскорее и без передышки, а что заработаешь — в казну.

Тут слепая белка поднесла лапу к своим глазам и утерла блеснувшую росинкой слезу: она потеряла зрение на службе у королевы.

А как легко и привольно жилось нам при короле — белом вороне, — рассказывала белка. — Как было весело. На маскарадах я рядилась в красный мак. А теперь ничего уж не вернуть! Зачем он покинул — забыл нас?

У короля сжалось