Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Время перемен». Часть 2 - Альманах Российский колокол

Наконец нашли их теплушку, и новобранцы, отталкивая друг друга, лезут на высокую платформу, чтобы занять место получше. В теплушке посредине – железная печка-буржуйка, по обеим сторонам – двухэтажные нары из досок. Те, кто прихватил из дому пальто или ватник, спят на них, другие лежат на голых досках, втянув голову в поднятый воротник пиджачка или куртки, по дороге разживаются охапкой сена или соломы. Под головами – домашние мешки-сидора или сумки. Поезд трогается, за окошками проплывают, ускоряясь, мазанки пристанционного поселка, местного Шанхай-города. Герка жил в Копай-городе, и шанхайские с копайскими враждовали, но теперь уже все равно – и Шанхай, и Копай остались позади. Колеса стучат все чаще, поскрипывает всеми своими артритными суставами старенькая, еще довоенных времен, теплушка. Состав формировался на севере Казахстана, в соседних теплушках едут целинники – трактористы, комбайнеры, едут служить в танковых войсках.

Сашка Махиборода выпытал у сержанта, что карагандинская команда едет в Чирчик под Ташкентом служить в танковом училище. Сашка длинный, нескладный, смешливый и общительный, никогда не унывает. В прошлом году он окончил школу, поступал в политехнический, не прошел по конкурсу и теперь громогласно, с юмором рассказывает о своих злоключениях. Володя Литвинов небольшого роста, неторопливый, очень аккуратный и интеллигентный, говорит негромко. Они с Сашкой – старые друзья. Очень непохожие, они постоянно подтрунивают над собой.

– Вот я все думаю, – начинает Володя, – как ты будешь залезать в танк. Тебе же придется складываться вдвое. Ну, положим, влезешь, но выпрямиться ты же там не сможешь! И как тебя потом извлекать из танка?

– Ты за меня не волнуйся, я, как глиста, винтом пролезу, а вот у тебя будут проблемы почище моих. Тебя придавят в танке ящиком от снарядов, и все, не найдут. Вообще-то, таких, как ты, я в танкисты бы не брал. Тебя в пехоту нужно. Окоп для тебя – два раза лопатой копнуть, за каждой кочкой тебя не видно!

Рядом на нарах обосновались еще два приятеля – Алик Луночкин и Стёпка Мешков. Луночкин ладный, крепкий, смуглый и черный, его можно было бы принять за грека, если бы не нос – славянская картошка делала его лицо слегка комичным, но располагающим. Застенчивый Алик привязался к Герке, тихим голосом рассказывая о своей немудреной жизни на гражданке. Он окончил десятилетку в Саранске, недалеко от Караганды, пытался поступать в техникум, потом передумал, начал работать на шахте, на поверхности, и вот теперь… Стёпка Мешков полностью оправдывал свою фамилию. Его руки с граблями пальцев свободно свисали по обеим сторонам тощего, сутулого и мешковатого туловища и совсем не участвовали при ходьбе – широко ступающие врозь ноги загребали широко и нескладно, сами по себе. Нескладным было и лицо с длинным унылым носом и нависающими на глаза соломенными вихрами. Но уныние Стёпкиного лица было обманчивым – он был добрым малым со своеобразным чувством юмора. Стёпка приставал к степенному лысоватому Графову. Графов говорил волжским говорком, сильно нажимая на «о», в свои двадцать с небольшим успел жениться и был идеальной мишенью для Стёпкиных издевок.

– Слушай, отец, – юродствовал Мешков, – как тебя угораздило жениться? Ты что, думаешь, твоя жена будет тебя дожидаться три года? Да она уже подыскала тебе заместителя! И что ты будешь делать, когда узнаешь, что она с твоим же другом?..

Графов только кряхтел, розовея скулами.

– От, балаболка, отвяжись от меня. Ну уйдет к другому, у нас в деревне баб хватает! Давай лучше поедим. – Графов доставал и развязывал аккуратную тряпицу, выкладывал сало, нарезал его маленьким перочинным ножичком, угощал Стёпку.

Время тянется бесконечно медленно. Три раза в день на остановках разносят в десятилитровых пятнисто-зеленых термосах еду – сизую кашу и жидкий чай, пахнущий вагоном. Алюминиевые миски биты-перебиты, а щербатые ложки изогнуты под разными углами и скручены винтом. От нечего делать резались пухлыми, истрепанными картами, травили разные истории, спали в запас. Молодых, здоровых парней загнали в телячьи вагоны и на долгие дни обрекли на полное бездействие. Кончились деньги, взятые из дома, и новобранцы на станциях начали распродавать за бесценок свои немудреные шмотки – все равно пропадет, – покупали дешевое вино и пирожки у вокзальных бабок, но скоро нечего стало продавать, и начали работать стайные инстинкты. На станции Сары-Шаган из теплушек высыпала пестрая полуодетая толпа, кто-то по-разбойничьи свистнул, и началось. Вокзальные бабки позорно бежали, бросая корзины с пирожками. От нечего делать перевернули газетный киоск под вопли толстой продавщицы с перманентными кудельками и отобрали свисток у выскочившего на шум станционного милиционера. Толпу утихомирил лишь протяжный гудок тепловоза. Срочно открыли путь, и состав тронулся. Больше на станциях не останавливались, проскакивали их на полном ходу, зато часами стояли на пустынных полустанках, ожидая семафора.

Мир теплушки замкнут. Направо и налево от широкой откатной двери – двухэтажные нары, посредине – железная печка-буржуйка. Герка лежит на верхней полке, кепка-восьмиклинка с узеньким козырьком – последняя мода, мама перешила по Геркиным указаниям – натянута по самые уши, голову втянул в поднятый воротник зеленой куртки-москвички, руки засунул поглубже в карманы. К утру становится холодно, дует из щелей, можно погреться возле печки, но там не протолкнуться. Нары выстелены из неровных, нестроганых досок, натирают бока, приходится переворачиваться с боку на бок, и каждый раз зло ворчит сосед справа – Круглов. Тот едет с Кокчетава, потерял счет дням и совсем опустился, превратился в маленького озлобленного зверька. Круглов перестал умываться, его когда-то белая рубашка и когда-то черный долгополый пиджак стали одинакового цвета с руками и шеей. Он ни с кем не разговаривает и слезает с нар только поесть и по нужде. Герке тоже не хочется ни с кем разговаривать. У Герки на душе тоскливое безразличие, в маленьких оконцах под потолком мелькают столбы, неустанно пляшут вверх-вниз провода, кусочки тоскливого, безразличного неба. Взятая из дома потрепанная книжка – «Спутники» Веры Пановой – давно прочитана, договорились поменяться с Сашкой, но на нарах полутемь, читать трудно, да и ничего не хочется. Он уже все передумал, перевспоминал, перетосковал, и остается только смотреть в тусклое оконце на непрестанную пляску проводов.

Днем и ночью, не переставая, не умолкая, стучат колеса, поезда развозят людей по бескрайним просторам необъятной страны. Новобранцы из Литвы едут служить в Киргизию, выпускники украинских вузов едут на работу в сибирские города, добровольцы из Узбекистана едут на целину и на строительство БАМа, а уральские рабочие и инженеры едут работать – поднимать промышленность